До свидания. Целую крепко. Мать Лукьяненко».
С этим грустным письмом он уловил себя на том, что все чаще стали являться ему такие дальние теперь годы и ранняя, еще того времени, когда, кроме домотканой рубахи, он ничего и не знал, жизнь, вернее, крошечные лоскутки той заревой поры, что отшумела, отпела и успокоилась навеки. Что ж, отлетели и теперь никому не надобны ее заботы, и остались всего лишь поминки по ней, светлые и грустные, как все далекое, отболевшее.
В трудах на делянках, встречах, на симпозиумах и конференциях, поездках по колхозам и совхозам, казалось, похожие один на один бежали дни, из них складывались месяцы, годы.
В середине декабря 1962 года Павел Пантелеймонович получил письмо из Болгарии от своего ученика, агронома Георгия Петрова.
«Прошу принять мою большую благодарность за теплый прием, внимание — заботы, которыми Вы меня удостоили. Предоставили тематические планы, отчеты. Ваши труды, регистры, журналы, материал в столе и особенно личные беседы с Вами дали мне возможность познакомиться близко и полно с Вашей работой и приложенными Вашими методами, Вашими взглядами по различным вопросам. Все это пополнило некоторые пропуски в моих знаниях, сделало меня более уверенным и дало возможность дооформить мой взгляд как селекционера по пшенице».
Георгий Петров признавался, сколь незабываемыми для него останутся их совместные поездки по краю, когда они смогли побывать на многих опорных пунктах, в колхозах и совхозах. Вспоминал он и о прогулках до Анапы и Сочи, которые им удавалось совершать в свободное от работы время.
Болгарский ученый сообщил Павлу Пантелеймоновичу, что его коллега в июне побывал на симпозиумах по методам полевых отчетов и по селекции и генетике в Будапеште. От него Петров узнал, что самые морозоустойчивые сорта на Украине выведены профессором Ремесло. Это Мироновская-264 и Мироновская-808, которые достигают урожайности в 60 центнеров с гектара и дали на 4–6 центнеров с гектара больше Безостой-1.
«Английский представитель задал вопрос: «Можно ли озимые сорта пшеницы переделать в яровые?» — писал Петров. — Докладчик по этому вопросу — о переделке яровых в озимые — Шандор Райки, директор института Мартонвашар около Будапешта, сказал, что это невозможно и ему неизвестны до сих пор такие результаты. Ни один из присутствующих на симпозиуме не ответил больше на этот вопрос.
Интересно, неужели ни один из присутствующих незнаком достаточно с литературой по этому вопросу или они молчали по другим причинам?
Знали ли они о переделке сорта Ворошиловка в яровую?»
Прочитав письмо, Павел Пантелеймонович улыбнулся. Кому, как не ему, было знать лучше других этот вопрос, на решение которого ушло несколько лет жизни.
Нынешний Кубанский научно-исследовательский институт сельского хозяйства историю имеет долгую и интересную. Из документов, да и от старожилов города Павел Пантелеймонович знал, что незадолго до революции с 1914 года начали строить опытную станцию по ту сторону дороги, что прилегает к кубанскому берегу. Благодаря выгодности задуманного дела и предприимчивости первых организаторов с первых дней развернулась довольно-таки активная деятельность на опытной станции по опробованию и внедрению на кубанских нивах заграничной покупной сельскохозяйственной техники. Еще бы! Кубань в то время была в полном смысле слова наводнена орудиями самых разных типов и марок — плуги, локомобили, жнейки и всякие иные машины — все это ввозилось в богатый южный край для выгодной продажи из Франции, Бельгии, Англии, далекой Америки ввиду полной беспомощности отечественной промышленности. Говорят, к тому времени относится и испытание американских машин для посадки кукурузы.
Первые метелки риса в опытном деле на Кубани были также получены в то время. В силу различного рода обстоятельств увлечение рисом оказалось безуспешным. Несмотря на значительные средства, затраченные на выращивание этого капризного растения, урожай, то есть то, ради чего, собственно, и проводились опыты, оказался скудным. Всего несколько метелок риса при затраченных из войсковой казны 500 рублях! Сохранилось и дошло до него предание той поры. Он живо представлял себе эту сцену, как младший помощник наказного атамана Лебедев вызвал для отчета в свою канцелярию того, кто проводил опыты с рисом. Привстав из-за стола, он почти перегнулся через него и переспрашивает:
— Так сколько вы затратили на опыт?
— Пятьсот рублей, — ответил агроном.
— А сколько риса получили?
— Вот это. — И агроном собирается поднести Лебедеву жалкий снопик, с трудом составленный из десятка метелок, не более.
В этот миг помощник атамана изо всей силы перетягивает неудачливого испытателя палкой по плечу так, что бедняга от неожиданности орет не своим голосом и бросается к двери. Переполошенные дневальные, ничего еще толком не уразумев, надавали ему тумаков, решив, что посетитель угрожал безопасности их начальника.
— Будете знать в другой раз, сукины дети, как деньги казенные переводить, — несется вслед агроному негодующий крик.
Лукьяненко, разумеется, не раз слышал об этой истории, и хотя, конечно, не мог одобрить такого рода расправу, но для себя он сделал навсегда определенный вывод. Всякая работа в области селекции, как и во всем опытном деле, должна основываться на здравом практическом смысле. Не дело селекционера заниматься экспериментами, носящими отвлеченный, откровенно теоретический характер. От результатов его работы, то есть от созданного им сорта, зависит во многом благосостояние рядового колхозника, колхоза или совхоза, государства в целом. Да и в международной политике хлеб играет порой немаловажную роль. Так что и в этом отношении Павлу Пантелеймоновичу была понятна вся мера ответственности, которая ложится на его плечи во всякой работе по выведению новых сортов пшеницы. Это чувство хозяйского отношения ко всему, что его окружает, стремление всегда и везде выделить из многого то единственное, что составляет стержень, то есть то, ради чего ведется вся работа — ради извлечения пользы в первую очередь, — оно было заложено в нем самой природой труженика-крестьянина. Это отмечали все, кто встречался с ним или близко знал. И цепкость взгляда, и удивительную сметливость, исключительную добросовестность — все это соединил он в себе во имя все той же задачи, отбрасывая все, что несущественно, то, без чего можно обойтись. Потому что, если бы он не отсекал и не отбрасывал все, что мешало ему углубляться в суть работы, он бы так и не смог добиться столь удивительных результатов. Абсолютно никаких.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Глава первая
В 1959 году на Кубани районируется Безостая-1. В. С. Пустовойт также порадовал непревзойденным сортом подсолнечника. Начальник инспектуры края по сортоиспытаниям В. В. Усенко чутьем профессионала уловил, сколь невиданная будущность ждет творения обоих селекционеров. В отличие от сдержанных в общем-то оценок и слов одобрения в адрес селекционеров на одном из краевых совещаний работников сельского хозяйства его смелость несколько смущала. Он заявил в своем выступлении, что все присутствующие в зале имеют счастье слышать о рождении двух шедевров, возможно и с мировым значением. На что Василий Степанович, вообще отличавшийся известным пунктуализмом и сдержанностью, когда докладчик занимал место рядом с ним, поморщился и сделал замечание. Какой, мол, еще шедевр, пусть покажет себя подсолнечник на практике, год-другой надо присмотреться.
Такая же примерно картина была и в Москве, когда Усенко докладывал присутствующим о том, что Безостая-1 представляет собой явление еще невиданное. Она способна давать, как показали испытания, на 15 центнеров с гектара больше по сравнению с Новоукраинкой-83. Председательствующий от удивления прервал выступление оратора и попросил повторить цифру. «Мы знаем, — сказал он, — что новые сорта способны дать на четыре-пять, ну на шесть центнеров с гектара больше стандарта. Но чтобы такое — на целых пятнадцать — не случалось этого, да и не может быть».