— Я думаю, что он возвращается на место, где он бывал прежде, — ответил Знаменитая Обувь на вопрос Пи Ая. – Сейчас он направился к Рио-Гранде. Если он остановится, когда приедет к реке, то мы найдем его завтра.
Знаменитая Обувь подозревал, что молодой рейнджер не верит его словам. Он слишком молод, чтобы понять потребность вернуться к месту, где все просто. У него не было радости на лице, у молодого рейнджера. Возможно, он никогда не посещал места, где все просто, места, в котором он мог вспоминать свои счастливые дни.
Возможно, молодой рейнджер был неудачником. У него не было хорошего места или хорошего времени, чтобы вспоминать их.
Знаменитая Обувь и сам начал чувствовать потребность, чтобы жить в более простом месте. Равнины теперь были заполнены белыми путешественниками, устремившимися на запад. Команчи были раздражены как никогда, так как границы их лучших охотничьих угодий все время нарушались. Бизоны ушли на север, где было меньше людей.
Старая жизнь равнин, жизнь, которую он знал с мальчишеского возраста, заканчивалась. Конечно, там все еще были огромные пространства, но они уже не были безлюдными, какими были когда-то. Равнины больше не бодрили его как раньше.
В последнее время он думал о переселении своей семьи еще дальше на юг к более простому, безлюдному месту, такому, которое можно было найти вдоль Рио-Гранде в каньонах. Там, вдоль реки, было не очень много еды. Его жены должны были бы напряженно трудиться, чтобы добыть еду, и они должны будут также научиться питаться тем, чем питаются жители пустыни: крысами, мескитовыми бобами, кукурузой, различными корнями. Но его жены были молоды и энергичны. Он был уверен, что они сумеют найти достаточно еды. Если он и бил их немного, то как раз для того, чтобы убедить их, что времена лени прошли. Кто жил в пустыне, должен был работать. Еда не собиралась приходить к ним сама.
Он согласился пойти по следам капитана Маккрея и для того, чтобы, как только работа будет закончена, немного исследовать речную страну. Он хотел найти место, где его не будут беспокоить озлобленные команчи или непрерывное передвижение белых. Он надеялся найти место с высокой горой поблизости. Он думал, что хорошо было бы время от времени посидеть высоко на горе.
Если бы он сидел достаточно высоко, то он не видел бы ничего, кроме неба и, время от времени, нескольких великих орлов.
Он думал, что, живя в месте, где можно было смотреть на орлов, он мог бы увидеть несколько довольно неплохих снов.
11
Огастес всегда получал удовольствие от календарей и альманахов. Он редко выезжал из Остина без альманаха в своей седельной сумке. Если он и читал что-нибудь ночью у лагерного костра, то это обычно была пара страниц из свежего альманаха. Часто он обнаруживал, что в этот самый день знаки Зодиака находились в расстройстве, предсказывая ужасные события.
Если бы предсказания были особенно ужасны — ураганы, землетрясения, наводнения — то Гас развлекался, читая вслух о катастрофах, которые были должны начаться в любой момент. Если он видел, что ползло тяжелое облако, то он сообщал людям, что это, вероятно, было предвестником сорокадневного наводнения, которое, вероятно, утопит их всех. После одного из чтений Гаса многие рейнджеры не могли заснуть. Те, кто немного могли читать, одалживали альманах и всматривались в пророчества, чтобы убедиться, что Огастес читал правильно. Ужасные предсказания там все же оказывались, и раз это было напечатано, значит было верным.
Когда ничего не происходило — никакого наводнения, никакого землетрясение, никакого серного огня — Огастес учтиво объяснял, что они были спасены благодаря внезапной перемене в расположении звезд.
— Теперь вы видите планету Юпитер там правее, — говорил он, указывая пальцем усеянный миллионами звезд Млечный путь. Он знал, что большинство людей не захотят признаться, что они понятия не имеют, какая из этих звезд Юпитер.
— Вот, началось затмение Юпитера. Я полагаю, что это двойное затмение. Вы такого больше не увидите всю свою жизнь, и это спасло нас, — заключал он.
— Иначе вы увидели бы перед собой водяную стену высотой восемьдесят футов, — замечал он своим испуганным слушателям, некоторые из которых думали, что сам факт того, что он был капитаном, означал то, что он понимал такие вещи.
Пи Ай некоторое время верил в это и очень волновался по поводу наводнений и землетрясений, а Колл, который мало внимания уделял альманахам, упрекал Гаса за то, что тот так пугал мужчин.
— Зачем ты рассказываешь им эту ерунду? – спросил Колл. — Теперь они не смогут спать даже столько, сколько мы можем им позволить.
— Тактика, Вудро, тактика, — отвечал Гас. — Ты должен дочитать ту книгу о Наполеоне, тогда ты поймешь, как использовать тактику, когда ты командуешь армией.
— Мы не армия, мы всего лишь десять рейнджеров, — яростно отметил Колл, но безрезультатно.
Поскольку на сей раз Огастес путешествовал на запад в одиночестве, он не пытался напугать себя ужасными предсказаниями, но календарь у него был с собой. Он хотел знать, сколько дней он проехал по выходе из дома, на случай, если у него появится сильная тоска по салунам и публичным домам Остина, и ему захочется поспешить домой.
На двенадцатый день, увидев на севере несколько горных утесов, Огастес отправился вдоль берегов Рио-Гранде к месту лагеря, в котором они, неоперившиеся рейнджеры, очень давно располагались и пережидали страшную песчаную бурю. Тогда они впервые отправились далеко от поселения, он и Колл, Длинный Билл и многие рейнджеры, теперь мертвые. Их вел толстый майор по фамилии Шевалье, а Длинноногий Уэллейс и старый Шадрах, маунтимен, были их разведчиками.
Утром перед бурей Матти Робертс в чем мать родила поймала в реке большую каймановую черепаху, принесла ее в лагерь и швырнула в Длинного Билла Коулмэна и Одноглазого Джонни Картиджа, которые в то время были должны ей деньги.
Огастес узнал небольшую россыпь скал у кромки воды, где Матти нашла черепаху. Он узнал скалы на севере и даже вспомнил маленькое мескитовое дерево — совсем маленькое — возле которого он и Колл удерживали кобылу, пытаясь оседлать ее.
Никаких следов присутствия рейнджеров, конечно, не осталось, но Огастес был, тем не менее, рад, что приехал сюда. Несколько раз в своей жизни он чувствовал сильное желание начать все сначала, чтобы хоть как-то повернуть свою жизнь вспять до точки, с которой он мог бы, проявив осторожность, избежать многих ошибок, которые он допустил в первый раз. Он знал, что это было невозможно, но все равно было приятно мечтать об этом, воображать, фантазировать о другой, более успешной жизни. Именно этим он и занимался, сидя на большой скале у реки и глядя на коричневую воду, как она слегка накатывалась на скалы, где Матти поймала черепаху.
Пока Гас сидел, он заметил много каймановых черепах, не меньших размерами, чем та, которую поймала Матти. По крайней мере, у черепах все оставалось по-старому.
Пока река текла сквозь широкую, пустынную местность, сквозь реку его памяти проходил поток мертвых рейнджеров — Черный Сэм, майор Шевалье, Одноглазый Джонни, Длинноногий Уэллейс, Шадрах, братья Баттон и еще несколько. А теперь вот, по словам Гуднайта, и сама Матти Робертс умирала, что, конечно, было не слишком удивительным: ведь известно, что проститутки, столь активные как Матти, редко доживали до глубокой старости. На мгновение он пожалел о том, что не отправился с Гуднайтом по засушливым равнинам в Денвер. Он хотел бы вновь увидеть Матти, поднять с нею стакан и выслушать ее мысли о великой игре жизни, теперь, когда она собралась потерять ее.
Она всегда мечтала когда-нибудь добраться до Калифорнии и все же умирала в Денвере, будучи к Калифорнии не ближе, чем тогда, когда была девушкой.
— Если бы я мог, Матти, я купил бы тебе билет до следующей остановки, — произнес Огастес вслух, превозмогая ту же печаль, которую он чувствовал, когда вложил шестьдесят долларов в руку Чарльза Гуднайта.