— Тот мальчик, сидящий там, твой. Это так же очевидно, как солнечный свет, но ты не признаешь его и не даешь ему свою фамилию, и ты почти не занимаешься его воспитанием, — заметил Огастес. — Пи Ай ему больше папа, чем ты, и и я с Джейком также. Мэгги хотела бы выйти замуж за тебя, но не получилось. Единственное, чего я не понимаю — почему она вообще тебя терпит. Человек, который не признает своего ребенка, не слишком бы часто попадал в мою комнату, если бы я был девушкой.
Колл повернулся и ушел. Он не хотел слушать разговоры о мальчике. В особенности он устал слышать о том, что мальчик похож на него. Дело о сходстве сильно раздражало его: мальчик был похож просто на мальчика.
Обсуждение таких вопросов с Огастесом было заведомо пустой тратой времени. Огастес в течение многих лет придерживался собственной точки зрения и вряд ли изменит ее сейчас.
Он услышал звук точильного камня позади небольшого сарая, где рейнджеры чинили свою упряжь и выполняли другую ручную работу. Там находился Дитс, который затачивал топор и несколько скребков. На дне реки, где поили лошадей, попадался репейник. Дитс затачивал скребки, которые могли помочь рейнджерам в утомительном труде по вытаскиванию колючек из хвостов своих лошадей. Обычно такая работа вызывала раздражение.
— Дитс, не мог бы ты забрать Ньюта и отвести его к матери? — спросил Колл. — Жарко, а он все время на солнце. Он получит солнечный удар, если будет все время сидеть на солнце.
— Этому парню нужна шляпа, — заметил Дитс.
Точильный камень приводился педалью, но у педали была склонность к заклиниванию. Его голень сводила судорога от работы со старой заедающей педалью большую часть дня. Но зато перед ним лежала впечатляющая груда хорошо заточенных инструментов, как свидетельство его усердия: четыре колуна, семь топориков, тесло, пять скребков и кирка с двойным лезвием. Пройтись немного с Ньютом было бы хорошим отдыхом. Капитан Колл обещал как-нибудь раздобыть точильный камень получше, но до сих пор деньги для его приобретения не были выделены. Капитан Огастес сказал, что в этом вина законодательного собрания.
— Эти законодатели слишком нерасторопны, — часто говорил Огастес.
Дитс думал, что вероятной причиной, почему законодательное собрание так не спешит обеспечить их точильным камнем, было то, что очень многие сенаторы большую часть времени проводили в пьянстве. Дитсу как-то показали пару сенаторов, а позже он видел, что тот же самый человек растянулся во весь рост на улице, пьяный вдрызг. Один сенатор даже потерял руку, когда туманным утром спал посреди улицы. По улице проезжал фургон, и заднее его колесо переехало запястье сенатора, отрезав ему кисть так же аккуратно, как это могут сделать мясник или хирург. Дитс в это время изо всех сил пытался извлечь длинный шип мескитового дерева из коленного сухожилия одного из вьючных мулов: он все еще помнил пронзительный крик сенатора, когда он проснулся и обнаружил, что его рука исчезла, и из его правого запястья в туман хлещет кровь. Этот крик вызвал такой ужас у Дитса и большинства других услышавших его людей, что все подумали о нападении индейцев. Мужчины помчались за своими ружьями, а женщины — в укрытия. Пока продолжалась суматоха, сенатор потерял сознание. В то время как весь город затаился, ожидая нашествия скальпирующих команчей, сенатор лежат без сознания на улице, истекая кровью. Когда туман рассеялся, и ни одного скальпирующего команча не оказалось, местный кузнец нашел сенатора, который к тому времени все еще был в обмороке и обескровлен. Это человек выжил, но из сенаторов вскоре ушел. Насколько Дитс понимал, он решил оставаться дома, где можно было напиваться с гораздо меньшим риском.
Сейчас капитан хотел, чтобы он отвел Ньюта домой к матери, и Дитс был рад этому. Он любил Ньюта, и купил бы ему хорошую маленькую шляпу, чтобы его голова в солнечные дни была прикрыта, если бы мог позволить себе это. Однако Дитс получал только комнату и питание, и еще доллар в месяц на расходы. При таких доходах он не мог позволить себе купить мальчику маленькую шляпу.
Мальчик все еще сидел на заборе, глядя на попытку Пи Ая набросить лассо на второго мерина, первый уже был крепко привязан к столбу. Колл стоял и смотрел — не на мальчика и не на ковбоя. Он просто смотрел куда-то вдаль, как казалось Дитсу.
— Ньют мечтает стать ковбоем, — сказал Дитс. — Ковбоем, как мистер Пи.
Колл только что видел, что Пи Ай в четвертый раз промахнулся. Он не был доволен.
— Если он когда-нибудь станет ковбоем, я надеюсь, что он будет лучше, чем Пи Ай Паркер, — сказал он, после чего ушел.
14
— Да, он остается у меня, когда мне удается отвадить его от салунов, — ответила Мэгги, когда Колл спросил ее, спит ли Джейк в ее доме.
Она сказала это без всякого стыда. Ньют страдал от боли в ухе. Она подогревала для него кукурузную муку в носке, чтобы приложить компресс. Грасиэла советовала ей капать теплый мед в ухо Ньюта, но Мэгги не думала, что боль в ухе так сильна, чтобы рискнуть и сделать ее сильнее. Конечно, она задумывалась, а была ли эта боль вообще, или это просто был новый способ, которым Ньют пытался привлечь к себе немного больше внимания. Ньют наслаждался своими незначительными болезнями. Иногда он мог ночью напроситься к своей матери в постель, когда был немного болен или симулировал болезнь. Мэгги подозревала, что боль в ухе была просто притворством, но она все равно подогрела кукурузную муку. Ей не понравился вопрос Вудро Колла, и она не потрудилась ничего скрывать. В течение многих лет она скрывала большую часть своих чувств к Вудро, но теперь она разочаровалась в нем и не видела необходимости больше прятаться.
— Ну, я удивлен, — сказал Колл осторожно. Он чувствовал себя с Мэгги на незнакомой почве, возможно, на неустойчивой почве.
Она не поднимала глаз, когда сообщила ему, что Джейк здесь спит.
— Я не камень, — сказала Мэгги в ответ, и на сей раз взглянула на него.
Колл не понял, что она имела в виду — он никогда и не думал, что она камень.
— Я вообще-то не понял, что ты хотела сказать, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Я вижу, что ты не камень.
— Нет, я сомневаюсь, что ты видишь это, — ответила Мэгги. — Ты слишком сильный, Вудро. Ты не понимаешь, как это быть слабым, потому что ты сам не такой, и у тебя нет сочувствия к слабым.
— Какое это имеет отношение к тому, что Джейк живет здесь? — спросил Колл.
Мэгги повернула к нему глаза. Ее губы были сжаты. Она не хотела плакать. Она достаточно наплакалась с Вудро Коллом за эти годы. Она по-прежнему может плакать, но, если это случиться, она надеялась, по крайней мере, что это будет не перед ним. Это слишком оскорбительно, чтобы каждый раз плакать об одном и том же чувстве перед одним и тем же человеком.
— Мне нужен здесь кто-то ночью, — сказала Мэгги. — Не каждую ночь, но хотя бы иногда. Я пугаюсь. Кроме того, у меня есть мальчик. Ему нужен кто-то рядом, кто может походить на папу. Ты не хочешь оставаться со мной, и ты не хочешь быть папой Ньюту.
Она сделала паузу. Несмотря на попытки сдержаться, ее руки дрожали, когда она засыпала горячую кукурузную муку в старый носок.
Всегда, кажется, все сводится к одному и тому же, думал Колл. Он не был готов стать ее мужем, и он не желал, также, признать Ньюта своим сыном. Он знал, что имеет мало прав осуждать ее, и он пришел не осуждать, а просто узнать, обоснованно ли его подозрение о Мэгги и Джейке. Оказалось, что обоснованно. Он был честным, когда сказал, что это удивило его.
— Если из-за этого ты будешь думать обо мне меньше, я не ничем не могу помочь, — сказала Мэгги. — Джейк не мой первый выбор. Я думаю, не мне тебе об этом говорить. Но он неплохой человек, все же. Он добр ко мне, и ему нравится Ньют. Если у меня не было кого-то рядом, кто любил моего сына, я думаю, что отдала бы Богу душу.
— Я не хочу, чтобы ты отдала Богу душу, — немедленно сказал Колл. Он был потрясен замечанием.
— То, что я рейнджер, действительно заставляет меня напряженно работать, — добавил он, не зная, что еще сказать.
— Ты не помог бы мне, даже если бы эта помощь была последним делом в жизни, которое ты должен был сделать, — сказала ему Мэгги, не в состоянии сдержать вспышку гнева. — У тебя и в мыслях нет помочь кому-нибудь, Вудро. По крайней мере, у тебя и в мыслях нет помочь женщине.