— Как вы можете знать, кто это? — спросил лейтенант Дайкасс.
Он, наконец, заметил какое-то движение в шалфейных равнинах на севере, но он даже не мог сказать, что это двигался всадник. А вот Огастес Маккрей видел лошадь, и даже опознал наездника.
— О, я ведь знаю Чарли, — ответил Огастес. — Я знаю, как он ездит. Он приближается решительно. Он не выглядит быстрым, но в следующий момент вы видите, что он уже здесь.
Слова Огастеса скоро подтвердились. В следующий момент отряд увидел, что Гуднайт был здесь.
— Я думал, что вы прошли большее расстояние, капитан, — сказал Гуднайт. — Вижу, что армии нелегко поддерживать высокий темп.
Гуднайт кивнул майору Фитерстонхо и быстро повернул свою лошадь, как будто предполагая, что отряд немедленно отреагирует и последует за ним. Его нетерпимость к армейским манерам была известна.
— Нет, у нас быстрый отряд, Чарли, — ответил Огастес. — Правда майор вчера во время песчаной бури потерял свой компас и вынужден был вернуться за ним. Это известный компас, изготовленный в Рединге, Англия.
Майор Фитерстонхо, хотя и пораженный поведением этого человека, не намерен был отклоняться от своей цели из-за простой пограничной грубости. Он был пропылен, как старый сапог, и чувствовал, что его эффективность как командира скоро уменьшится, если он не обеспечит себе хорошую помывку.
— Нет ли каких-нибудь источников воды по пути, сэр? — спросил он Гуднайта. — В предыдущие два дня было много песка. Я думаю, что хорошая помывка пошла бы на пользу всем нам.
— Полагаю, что нашему оружию тоже не помешает чистка, — добавил он. Ему только сейчас пришло в голову, что пыльная буря, возможно, засорила механизмы их пистолетов, ружей и револьверов.
Невежество военного не удивило Гуднайта.
— Есть прекрасный источник отсюда приблизительно в трехстах милях прямо на север, майор, — ответил он. — Я думаю, что вы можете достигнуть его через неделю, если снова не потеряете свой компас.
— Сэр, триста миль? – спросил ошеломленный майор Фитерстонхо.
— Да, и если вы сможете пройти через команчей, — добавил Гуднайт.
— Сколько команчей, и как далеко они? — спросил Огастес.
Солдаты, часть которых была неприятно удивлена бесцеремонным обращением Гуднайта с майором Фитерстонхо — он не был популярным лидером – тут же перестали удивляться. Упоминания о команчах было достаточно, чтобы подавить все веселье в отряде и заменить его страхом. Мысли о команчах вызывали в их сознании сцены пыток и расчленений. Они все наслушались слишком много историй.
— Чарли, так вы встретили наших красных врагов? — переспросил Огастес.
— Пересекли их след, — ответил Гуднайт. — Охотничий отряд. Они примерно в тридцати милях впереди нас, но ползут вперед. Думаю, что мы можем настигнуть их, если поспешим. У них почти пятьдесят украденных лошадей и, думаю, пара пленников.
— Тогда вперед, — сказал Огастес.
Прежде чем вонзить шпоры в бока лошади и последовать за Гуднайтом, уже уехавшим – перед тем он спустился ниже, принял у Дитса оловянную кружку с кофе, и выпил ее тремя глотками — Огастес оглянулся назад на нескольких грязных, обескураженных, неопытных и изможденных людей, которые составляли отряд. Все они, включая майора Фитерстонхо, выглядели так, как будто им было жаль, что они не могут находиться в какой-то другой точке мира.
— Мы следуем за команчами. Следите, чтобы ваши лошади не захромали, — сказал Гас. — Удачно вы потеряли свой компас, майор. Лошади ночью успели отдохнуть, и это имеет большое значение.
Затем он повернул лошадь и поскакал. Конечно, сейчас было жестоко требовать немедленных действий от людей так настойчиво, но в противном случае это была бы бесполезная экспедиция, не достигшая своих целей. Пока между белыми бушевала война, команчи снова осмелели. В некоторых местах граница белых поселений отступила почти на сто миль. Теперь на западе страны оставались только поселенцы достаточно храбрые, чтобы жить в домашних фортах и каждый день подвергаться смертельному риску во время работы на своих полях. Он и Колл вынуждены были оставить борьбу с бандитизмом. Ответы на набеги на северо-западной границе отнимали все их время и ресурсы.
В последнее время они не оставались в городе достаточно долго, чтобы успеть постирать свою одежду.
Рейнджеры были слишком немногочисленны, чтобы разгромить военные отряды, но их ружья совершенствовались и меткость стрельбы тоже. Иногда они сеяли панику в ряды нападавших, убив несколько знаменитых воинов. Как воины, они стали достойными команчей, но их лошади, в большинстве тяжелые и медлительные, редко были способны преследовать поджарых, более быстрых пони команчей.
Гуднайт за краткое время нахождения в солдатском лагере быстро оценил состояние лошадей. Когда Огастес догнал его, он не скрывал результаты своей оценки.
— Эти лошади — просто ведра клея с ногами, — заявил он Огастесу. — Сомневаюсь, что они проедут на них пятьдесят миль.
— Я сомневаюсь, что они проедут сорок, — согласился Гас.
У Гуднайта, конечно, была хорошая лошадь, мерин с надежными ногами и отличным дыханием. Огастес также позаботился, чтобы получить выносливую лошадь. Но большинству солдат не так повезло.
— Мы воюем с конными индейцами, а не пешими, — втолковывал он лично не одному губернатору и многим законодателям, но рейнджеры так и ездили на самом дешевом лошадином племени, которое торговцы могли продать, и такая экономия стоила жизни нескольким рейнджерам.
— Кого мы преследуем? Мы знаем? — спросил он Гуднайта. Он хорошо знал методы ведения боя нескольких вождей команчей.
— Пета Нокона[27] и нескольких его охотников, — ответил Гуднайт. — Так считаю я, и Знаменитая Обувь согласен со мной.
— Интересно, жив ли еще Бизоний Горб, — сказал Огастес. — Все еще слышно о Пинающем Волке, время от времени угоняющем лошадей, но мы ни разу не сцепились с Бизоньим Горбом с тех пор, как началась война.
— Он жив, — ответил Гуднайт.
— Откуда ты знаешь? — спросил Гас.
— Я услышал бы, если бы он умер, — ответил Гуднайт. — Ты тоже. Он сделал два набега до самого океана. Ни один команч не совершал такое. Они будут петь о нем песни, когда он умрет.
У Гуднайта на лице было написано отвращение.
— Полагаю, ты злишься на меня, Чарли, за нашу тихоходность, — решился сказать Огастес.
— Нет, но я больше не вернусь за тем майором, — ответил Гуднайт. — Если он не может удержать свой компас, то я лучше бы отправил его домой.
17
Бизоний Горб медленно поправлялся после заразной болезни — холеры. Впервые в жизни он был вынужден выносить слабость в конечностях и теле. В течение двух месяцев он не мог сесть верхом на лошадь или даже натянуть лук. Его жены кормили его и ухаживали за ним. Несколько воинов все еще приходили, чтобы немного побеседовать с ним, но потом и они стали избегать его, поскольку сильные всегда избегают слабых. Пинающий Волк угонял много лошадей у техасцев, но больше не предлагал Бизоньему Горбу отправиться с ним в набег.
Никто теперь не приглашал Бизоньего Горба пойти с ними, хотя воины от многих групп часто ходили в набеги. Многие белые ушли, чтобы воевать с другими белыми на Востоке. Для защиты небольших ферм и поселений осталось совсем немного солдат в голубых мундирах и немного рейнджеров. Молодые воины убивали, пытали, насиловали и воровали, но они не брали с собой Бизоньего Горба. Они не приходили к нему, чтобы похвастаться своей храбростью и своими подвигами, когда возвращались из набегов с лошадьми или пленниками.
Они не советовались с Бизоньим Горбом и не хвастались перед ним, потому что он больше не был молод. Он потерял свою силу и со своей силой потерял власть.
Бизоний Горб был обижен. Не было приятно, когда его игнорируют или, возможно, презирают те самые воины, которых он обучил, те самые люди, которых он вел. Но он не удивлялся. Много раз он видел, как великие воины слабели, болели, старели и теряли свою власть. Молодые люди, которые когда-то стремились идти за ними, быстро начинали их презирать. Молодые воины были жестоки: они шептались и насмехались, если один из пожилых людей не убил пленника и отпустил его. Они уважали только сильных мужчин, которые не опускались до того, что не хотели быть запятнанными кровью.