Хотя Мэгги и знала, что ей будет не хватать Джейка — она чувствовала какую-то печаль, когда он проехал под ее окном — она также чувствовала облегчение от того, что он уезжает.
Он был очень внимательным, но его присутствие рядом с нею вызывало чувство, что у нее двое детей, и у нее больше не хватало сил на него. Она никогда не могла до конца понять, чего хочет Джейк, хотя и пыталась. Конечно, у нее теперь не было никого, чтобы нес бы ее продукты или помогал ей с садом, зато она теперь будет свободна от напряжения, связанного с непониманием того, чего хочет мужчина.
Единственным, кого она жалела, был Ньют. Джейк был Ньюту вместо отца. Жизнь Ньюта станет беднее после его отъезда. Мэгги была рада, что всем рейнджерам нравился ее сын. Они позволяли ему оставаться с ними весь день, когда находились в городе. Каждый раз, когда Мэгги кашляла, ее охватывал страх, что она умрет прежде, чем Ньют вырастет.
Что тогда будет с Ньютом? Иногда Мэгги думала, что с ее смертью Вудро смягчится и признает своего сына, но она не была уверена в этом. Много ночей она почти не спала.
Она пыталась понять природу своего кашля. Она задавалась вопросом, что будет делать ее сын, если она умрет.
По крайней мере, она знала, что ему были рады рейнджеры: Огастес, Пи Ай и Дитс.
Ньют рос с этими мужчинами, все они приложили руки к его воспитанию. Айки Риппл был мальчику как дедушка. Огастеса Мэгги знала достаточно хорошо и понимала, что, несмотря на все свое распутство и пьянство, он проследит, чтобы о Ньюте хорошо заботились.
Гас не покинет его, как и Дитс с Пи. Даже без нее Ньюту будет лучше, чем многим детям-сиротам в стране, брошенным теперь на произвол судьбы, детям, чьих родителей унесла война.
Но размышления об этом не уносили страхи Мэгги. Огастес Маккрей не был бессмертен, и другие тоже. Что, если они вынуждены будут уехать из Техаса, чтобы заработать себе на жизнь, как это сделал Джейк?
Что, если их всех убьют в стычке с индейцами?
Беспокойство о Ньюте и его будущем не позволяло Мэгги полностью сломаться, оно наполняло ее решимостью держаться. Если бы она сумела просто продержаться еще несколько лет, Ньют мог бы достаточно подрасти, чтобы получить работу. Она знала, что многим ковбоям было не больше двенадцати или тринадцати лет, когда они впервые получили работу на южных ранчо.
Улицы Остина опустели: Джейк уехал. Мэгги долгое время сидела у окна, размышляя, надеясь, глядя вниз на тихую улицу.
Затем, перед тем как лечь спать, она увидела, как Пи Ай выкатился из-под фургона, по которым он спал. Мэгги смотрела, ожидая, что он встанет и уйдет. Она никогда не видела, чтобы Пи Ай был пьян, но старые друзья, такие как Джейк Спун, не покидают отряд каждый день. Была холодная поздняя ночь. Начал моросить дождь. Мэгги задержалась у окна, думая, что Пи Ай проснется, встанет и отправится в свою ночлежку.
Но он не проснулся. Он лежал там, где упал, на улице, лицом вниз.
Мэгги легла спать, подумав, что Пи Ай в конце концов был взрослым мужчиной. Он был вечно странствующим рейнджером и, без сомнения, спал на открытом воздухе при гораздо худшей погоде и в более опасных местах, чем улицы Остина.
Такие размышления не убедили Мэгги. Мысль о Пи Ае не давала ей заснуть. Несомненно, он и раньше спал на свежем воздухе при плохой погоде, но тогда это было не на ее глазах. Наконец она встала, достала тяжелое стеганое одеяло из своего кедрового комода, спустилась вниз по лестнице, прошла несколько шагов, укрыла Пи одеялом и развернула его так, чтобы его ноги больше не лежали поперек улицы, где фургон мог переехать их, как в случае с сенатором, который потерял руку.
На следующее утро, когда Мэгги спустилась, чтобы забрать свое стеганое одеяло, Пи Ай сидел, прислонившись спиной к колесу фургона, и имел вид человека с пошатнувшимся здоровьем и упавшего духом.
— Жаль, что я не могу снять голову, — сказал он Мэгги. — Если бы я мог снять ее, я бы выбросил ее подальше, чтобы не чувствовать, как она болит.
— Много людей сильно подорвали свое здоровье, выпивая виски с Гасом Маккреем, — сообщила Мэгги ему серьезно.
Пи Ай не стал спорить.
— Гас? Он может выпить больше алкоголя, чем поместится в ванну, — сказал он. — Это ваше одеяло?
— Да, я подумала, что лучше укрыть тебя, — ответила Мэгги.
— Я видел ужасный сон, — сказал Пи Ай. — Я видел, как здоровый команч потащил меня за ноги и снял с меня скальп.
— Это был не команч, это была я, — сообщила Мэгги. — Твои ноги лежали поперек улицы. Я боялась, что тебя переедет фургон, поэтому развернула тебя.
— Джейк уехал в Колорадо, чтобы искать серебряный рудник, — сказал Пи Ай.
Мэгги не ответила. Вместо этого, к испугу Пи Ая, она зарыдала. Она ничего не говорила. Она просто забрала свое одеяло и, рыдая, пошла с ним домой.
Пи Ай, никогда не знавший, чего можно ожидать от женщин, сразу прогнал сон и отправился в ночлежку. В будущем он решил никогда не напиваться и засыпать там, где его может обнаружить женщина. Тогда не будет никаких слез.
— Наверное, не надо было говорить ей о своем сне, — сказал он немного позже, обсуждая этот случай с Дитсом.
— Как ты думаешь, женщина расстроилась, узнав о моем сне? — спросил Пи.
— Не знаю. Я не женщина, и я не видел сон, — ответил Дитс.
22
Айниш Скалл — теперь генерал Скалл, благодаря блестящей, некоторые сказали бы жестокой, серии побед в длительном конфликте с Югом — только устроился в своем кабинете с утренними газетами и чашкой кофе по-турецки, когда его племянник Ожеро, изящный молодой человек с французскими манерами, вошел с раздражением на лице.
— Проклятие, как неприятно не иметь дворецкого, — сказал Ожеро. — Зачем только Энтвисл ушел на военную службу?
— Я думаю, ему не хотелось пропускать великие битвы, — ответил генерал Скалл. — Я не так переживаю по поводу его ухода. Самое неприятное то, что этот человек позволил убить себя, да еще вдобавок за две недели до перемирия. Если бы этот дурак всего лишь не поднимал головы в течение еще двух недель, ты не должен был бы сам открывать дверь, не правда ли, Ожеро?
— Это просто раздражает. Ведь я не дворецкий, — заявил Ожеро. — Я читал Вовенарга[30].
— Ну, Вовенарг захватывает, но как насчет парня у двери? Я думаю, что там мужчина, — сказал Скалл.
— Да, я полагаю, что он полковник, — ответил Ожеро.
— Нет никакой причины ждать. Или он есть, или его нет, — сказал Скалл. — Тебя не слишком затруднит, если ты проводишь его?
— Я думаю, что могу проводить его, пока он здесь, — ответил Ожеро. — А тетушка Айнес скоро вернется? Намного веселее, когда тетушка Айнес здесь.
— Твоя тетушка унаследовала много денег, — сообщил ему Скалл. — Она умчалась на Кубу, чтобы купить еще одну плантацию. Я не знаю, когда она вернется. Ее тропические замашки уж точно не подходят для Бостона.
— Что, мастурбация? — спросил молодой Ожеро. — Но колени были прикрыты одеждой, и они сидели в экипаже. О чем беспокоиться?
— Ожеро, может ты пойдешь и приведешь того полковника? — попросил Скалл. — Поведение твоей дорогой тетушки мы можем обсудить в несколько другое время.
Ожеро пошел к двери, но не мог выйти из кабинета. Он почти минуту стоял в дверном проеме, как будто не мог решить, выйти ему или остаться.
— Вообще то, я не очень беспокоюсь о Вовенарге, — сказал он. — Я действительно беспокоюсь о тетушке. Обвинить ее в проклятой мастурбации!
Затем, прежде чем Скалл успел снова напомнить ему о полковнике, которого он оставил в ожидании где-то в доме, Ожеро повернулся и вышел прочь, оставив дверь в кабинет приоткрытой. Такая оплошность сильно раздражала Скалла. Он любил, когда двери, ящики, ставни, окна и кабинеты были плотно закрыты. В конце концов, он больше пришел в раздражение из-за своего безупречно обученного дворецкого, Энтвисла, подставившего себя под пулю в мрачном сарае в Пенсильвании, чем из-за Айнес, мастурбировавшей старого Джервиса Дэлримпла в открытом экипаже, неосмотрительно припаркованном у парка Бостон-Коммон. Как бы там ни было, во время этого действа брюки сползли с коленей. К раздражению Айнес мимо случайно проходил полицейский, высокий вермонтец, который заглянул в экипаж и засвидетельствовал акт, что привело к обвинению в публичном разврате, не говоря уже о последовавших суете и беспокойстве.