— Ох уж эти янки, — заметила с досадой Айнес. — Я лишь подержала его за член, чтобы успокоить. Я не могла вести его в таком состоянии на чаепитие к мистеру Кэйботу, так что теперь? Он мог бы там засунуть себя в какую-нибудь невинную молодую мисс.
— Не сомневаюсь относительно твоих добрых намерений, — сказал Скалл жене, — но ты могла быть несколько щепетильней в выборе места парковки.
— Я останавливаюсь там, где мне нравится. Это свободная страна, или, по крайней мере, она была такой до победы мерзких янки, — ответила ему Айнес, закипая от ярости. — Это было так же естественно, как подоить корову. Я полагаю, что в следующий раз я буду арестована, если я решу подоить свою Джерси на публике.
— Твоя Джерси и член Дэлримпла — не совсем одно и то же, по крайней мере в глазах Бостона, — сообщил ей Скалл. Недавно он вынужден был отвернуть все портреты Скаллов лицом к стене, препятствуя тому, чтобы Айнес уничтожила их своим жестким арапником.
Молодой Ожеро так и не появился, но спустя немного времени Скалл услышал в прихожей шаги, нерешительные и не похожие на шаги военного. Он отставил свой турецкий кофе и вышел из кабинета как раз вовремя, чтобы встретить худого, сгорбленного полковника армии Соединенных Штатов, шедшего по почти бесконечному коридору.
— Я здесь, полковник. Мы потеряли нашего дворецкого, как вы знаете, — сказал Скалл.
— Я полковник Соулт, — сказал мужчина. — Мы встречались некоторое время спустя после Виксберга[31], но я не думаю, что вы меня помните. Звучит С о у л т — это часто путают с «Солт». В юности меня называли «Соленым» из-за этой путаницы[32].
Скалл не помнил этого человека, но он действительно вспомнил, что видел фамилию «Соулт» на списке личного состава или в каком-то документе.
— Сэмюель Соулт, не так ли? — спросил он и увидел, в какой восторг пришел человек с землистым цветом лица.
— О, да, это я, Сэм Соулт, — ответил он, пожимая руку Скалла.
— Что привело вас в наш старый Бостон, полковник Соулт? — спросил Скалл, как только они устроились в его кабинете. Угрюмый повар даже принес полковнику Соулту чашку крепкого кофе по-турецки, к которому генерал Скалл теперь пристрастился.
Скалл был в мультилинзовых темных очках, которые он носил всю войну — очках, за которые он получил свое прозвище Шоры Скалл. Прикосновением своего пальца он мог отрегулировать оттенок и толщину линз, чтобы компенсировать любую интенсивность света. В кабинете в это время был беспорядок. Скалл видел, что беспорядок немного озадачил аккуратного полковника. Но к концу войны Скалла лихорадило от нетерпения вернуться к книге, которую он начал писать, когда вспыхнул конфликт: «Анатомия и функции века у млекопитающих, рептилий, рыб и птиц». В настоящее время он бороздил классических авторов, отмечая каждую ссылку на веки, даже незначительную. Высокая кипа бумаг, журналы, книги, письма, фотографии и рисунки были сброшены с кресла, в котором сейчас весьма осторожно сидел полковник Соулт.
— Меня прислали, сэр, прислали генералы, — сказал полковник Соулт. — Вы покинули передовую очень быстро, как только мир был заключен.
— Это так, я не тот человек, который будет ждать, — ответил Скалл. — Война закончилась, а детали можно оставить чиновникам. Я пишу книгу, как вы видите, книгу о веках, заброшенный труд. Пока я не потерял свои собственные веки, я не понимал, насколько труд заброшен. Мне не терпелось добраться до нее. Я надеюсь, что вы проделали весь этот путь не для того, чтобы оторвать меня от моих исследований, полковник Соулт.
— Ну, меня послали генералы, — признался полковник Соулт. — Они полагают, что вы тот человек, который может взять Запад, и я полагаю, что это общее мнение.
Полковник почти заикался от волнения.
— Взять Запад? Где его взять? – спросил Скалл.
— То есть я хотел сказать, оказать помощь в этом, — ответил полковник. — Генерал Грант и генерал Шерман понимают, что вы именно тот человек.
— Что генерал Шерман думает по этому поводу? — спросил Скалл.
Он знал, что грубый Шерман, скорее всего, не был инициатором и не поддерживал его кандидатуру на столь важный пост.
— Не знаю, консультировались ли с Шерманом, — признался полковник. — Если вы не возьмете Запад, то, может быть, хотя бы возьмете Техас? Дикари там требуют твердой руки, и граница не полностью умиротворена, если верить отчетам.
— Нет, дикари в Техасе сломлены, — твердо заявил Скалл. — Я не сомневаюсь, что есть несколько свободных групп, но они не продержатся долго. Что касается границы, то, на мой взгляд, мы никогда не должны сомневаться в том, чтобы отбирать ее в первую очередь у Мексики. В любом случае, там только колючки и мескитовые деревья.
Он высказал это мнение, а затем указал своими толстыми шорами на дрожащего полковника и швырнул фразу.
— Вы скверный образец полковника, Сэм Соулт, — сказал Скалл. — Сначала вы предлагаете мне Запад и затем понижаете меня до Техаса, прежде чем я даже отклонил первое предложение. Все, что о чем я спросил, это о мнении генерала Шермана, которое вы, очевидно, не знаете.
— О, прошу прощения, генерал. Полагаю, что я не привык к такому сладкому кофе, — сказал полковник, ошеломленный грубой бестактностью, которую он только что допустил. — Ваш тон, когда я предложил весь Запад, не был обнадеживающим. Конечно, если вы возьмете весь Запад, генералы будут рады.
— Нет, сэр, увольте, — сказало Скалл. — Пусть генерал Шерман управляет Западом. Я думаю, что сиу и шайенны обеспечат ему веселую погоню еще на несколько лет.
— Не думаю, что он тоже хочет этого, — сказал полковник удрученно. — Генерал Шерман не объявил о своих намерениях.
— Если Шерман не возьмет его, тогда отдайте, кому хотите, — сказал Скалл. — Я сомневаюсь, что северные племена продержатся десять лет, если вообще продержатся так долго.
— Но, генерал, как насчет Техаса? — печально спросил полковник. — Нам некого туда послать. Президент лично надеется, что вы возьмете Техас.
Айниш Скалл пощелкал своими линзами, пока не установил последнюю линзу, ту, которая закрывает весь свет, и обеспечил полную темноту.
За своей черной линзой он больше не мог видеть полковника, чего Скалл и добивался. Он хотел подумать несколько минут. Айнес ненавидела черную линзу. Она знала, что он мог щелкнуть черной линзой, и она переставала для него существовать.
Но полковник Соулт не об этой хитрости. Он не знал, что только что исчез из мира Скалла.
Он мог видеть только то, что Шоры Скалл, победитель в пятнадцати стычках с Ребами, уставился на него из-за тех самых шор, которые и дали ему прозвище.
Полковник Соулт почувствовал некое неудобство, но еще большим неудобством, он был уверен, была необходимость возврата в Вашингтон с новостями, что Скалл от всего отказался. Отказ, несомненно, был бы воспринят как крах дипломатической миссии полковника. Ему досадно было осознавать, что он сам совершил ошибку, предложив генералу Скаллу Техас, прежде чем тот успел отказаться от всего Запада. Если об этой оплошности узнают, полковник знал, что его собственное следующее назначение вряд ли понравится миссис Соулт. Если это назначение окажется к западу от Огайо, то миссис Соулт будет расстроена. По ее глубокому убеждению Огайо был самым западным пунктом, в котором могла иметь место цивилизованная жизнь. Она услышала однажды о жителях пограничной полосы, которые под завывание снежной бури вырвали страницы из одной из книг миссис Браунинг, чтобы разжечь костер. Сама миссис Соулт писала небольшие стихи, в основном религиозного характера. Свидетельство жителя пограничной полосы и костер достаточно убедили ее в том, что за Огайо были только варварство и снежные бури.