Генерал Скалл в безопасности за своими шорами размышлял над тем, как он внезапно прекратил скакать во время осады Виксберга. Блошиная болезнь, как он называл ее, которая напала на него в яме у Аумадо, покинула его благодаря выстрелу очень шумного орудия одним серым утром в штате Миссисипи. Он неудержимо скакал к недоумению своих войск, когда пушка рявкнула ему на ухо. С тех пор не было ни одного скачка.
Теперь ему предложили Запад, страну просторов и неба, место, где жили последние незамиренные коренные жители. Однажды на совете он встречался с несколькими шайеннами и подумал, что никогда не видел более красивых людей.
Земельная политика, направленная на доведение их до голода и уничтожения, не улыбалась ему. Это было делом, которое было ему не по душе.
Однако когда он вспомнил Техас, то понял, что неспособен был немедленно или категорически отказаться. Он любил топтать равнины во главе своего отряда рейнджеров. Это занятие было лучше, чем убийство его кузенов из Каролин или кузенов Айнес из Джорджии. Он помнил свои острые стычки с Бизоньим Горбом, врагом, которого он даже толком не видел вблизи. Он помнил смелое воровство Пинающего Волка и болтливость следопыта Знаменитая Обувь. В особенности Скалл помнил Аумадо, Черного Вакейро, яму, клетки, сырых голубей и мучения его мозга, страдавшего от того, что старый майя удалил веки.
Его друг Фредди Катервуд и его компаньон Джонни Стивенс несколько раз потчевали его рассказами о Чьяпасе и Юкатане.
Катервуд даже дал ему альбом с рисунками затерянных храмов на Юкатане, выполненными во время его последней поездки с Джонни Стивенсом.
Аумадо, вспомнил он, был человеком с юга, из тех самых районов, которые исследовали Катервуд и Стивенс. Скалл чувствовал, что он мог бы тоже отправиться когда-нибудь и увидеть джунгли и храмы, место, которое породило его самого проницательного врага.
Но Аумадо, если был еще жив, находился в Мексике, тогда как полем действия ему предлагали Техас. Он задавался вопросом, кто из людей, которых он когда-то вел, остались в живых, и по-прежнему ли Бизоний Горб занимал великий каньон Пало-Дуро. Скалл читал отчеты о сражениях в Техасе, но уже прошли годы с тех пор, как он встречал имя Бизоньего Горба, упомянутое в связи с набегом. Как это было с большинством великих вождей, его имя просто выпало из истории, когда он состарился.
Когда он скрылся за своими шорами, ему пришло в голову, что еще одним серьезным основанием для возвращения в Техас была Айнес. Поскольку не было никакого способа управлять ею, было бы, несомненно, лучше выпускать ее на границе, чем на мрачные улицы Бостона.
Скотоводство быстро развивалось, судя по прочитанным отчетам. Если бы Айнес развлекали ковбои и скотоводы, она могла бы успокоиться на пару лет.
Но Айнес теперь была на Кубе, хозяйкой самой большой плантации на острове. Не было известно, когда она возвратится и возвратится ли вообще, да и собственный опыт убеждал его, что чаще всего не слишком умно возвращаться на место, которое он ранее покинул. В мире было слишком много мест, которых он не видел, чтобы впустую тратить свои годы, заново глядя на те, где он уже побывал. Джонни Стивенс был в Персии и восторгался ею, рассказывая о голубых мечетях и удлиненных окнах.
Также препятствием отъезду была его книга. Во время войны предложения и параграфы сверлили его мозг. Он набрасывал их на всевозможных предметах, включая, при случае, свои седельные сумки. Он носил с собой полный набор превосходной маленькой «Бриллиантовой классики» Пикеринга, просматривая эти книжки во время перерывов в сражениях на предмет ссылок на веки.
Когда, наконец, он щелкнул своими линзами и вернул полковника Соулта назад в свой мир, этот человек почти дрожал от беспокойства. Сражение, возможно, едва ли нервировало его больше, чем час, проведенный в тусклом старом особняке на Бикон-Хилл.
— Они думали, что если бы я пришел сам, чтобы лично высказать вам свое почтение, то, может быть, вы могли бы рассмотреть вопрос о командовании на Западе, — сказал полковник Соулт. — Над некоторой частью Запада, по крайней мере, генерал.
Полковник увидел по положению челюсти генерала Скалла, что тот собрался ответить отказом. Сэму Соулту не надо было служить подчиненным у семи генералов, чтобы знать, когда он получит ответ скорее «нет», чем «да».
— Поблагодарите их любезно, полковник, но как вы видите, я теперь библиотечный человек, — сказал Скалл. — Я только что отслужил пять лет во время великой войны. Единственная борьба, которая все еще интересует меня, это конфликт с предложением, сэр, с английским предложением.
Полковник Соулт получил отказ, который ожидал, но основание для отказа, которое дал генерал, смутило его.
— Простите, генерал. Предложением? — спросил полковник Соулт.
Скалл схватил чистый лист писчей бумаги и резко взмахнул им перед лицом полковника Соулта. Может быть этому человеку будет легче, если он отправится назад в Вашингтон с убеждением, что великий генерал Айниш Скалл был слегка не в себе.
— Видите этот лист бумаги? Он чистый, — сказал Скалл. — Это, сэр, является самым пугающим полем битвы в мире: чистый лист. Я хочу заполнить эту бумагу достойными предложениями, сэр, этот лист и сотни подобных ему. Позвольте мне сказать вам, полковник, что это потруднее, чем война с Ли. О, это потруднее, чем война с Наполеоном. Это требует усидчивости, и вот почему я не могу угодить президенту или генералам, которые послали вас сюда.
Затем он откинулся назад и улыбнулся.
— Кроме того, они просто хотят, чтобы я вернулся и ел пыль, тогда их самих обойдет такая участь, — сказал он. — Я не сделаю этого, сэр. Это мое последнее слово.
— Ну что ж, нет, так нет, генерал, — сказал полковник Соулт.
Это были слова, которые он повторял себе много раз во время печального возвращения поездом назад в Вашингтон. Генерал Скалл сказал «нет», и это означало, что полковник сам мог с нетерпением ожидать назначения далеко на запад от Огайо, где книги миссис Браунинг считали немного лучшим средством для растопки, чем лучина. Сэм Соулт хорошо знал, что это сильно расстроит его жену.
23
Знаменитая Обувь шел ночью, покрывая максимально возможное расстояние, когда услышал пение на юге. Сначала, когда он был далеко от певца, он думал, что слабый звук, который он услышал, мог издавать волк, но когда он подошел ближе, он понял, что это был команч, единственный команч. Все это было очень любопытно. Почему команч пел в одиночестве ночью на Льяно?
Сам он побывал на реке Симаррон, где несколько старейшин его племени еще влачили существование. Он показал несколько кремней, которые он нашел во время поисков капитана Маккрея, нескольким самым старым кикапу. За эти годы с момента его открытия он показал кремни большинству самых старых членов его племени, и они были впечатлены. Он несколько раз возвращался к месту находки и отыскал такое количество наконечников стрел и копий, что даже вынужден был уносить их в мешке. Он также оборудовал прекрасный тайник на острове посреди реки Гуадалупе, в небольшой пещере, хорошо скрытой кустарником, где спрятал кремни, изготовленные Древними Людьми.
Его разочаровывало лишь то, что он так и не нашел дыру, откуда Люди вышли из земли. Он говорил о дыре так много, что кикапу вскоре это надоело. Конечно, дыра, откуда вышли Люди, была важна, но у них самих не было времени искать ее, и они потеряли интерес к тому, что говорил об этом Знаменитая Обувь.
Именно по возвращении от Симаррона Знаменитая Обувь неудачно столкнулся с тремя метисами-изгоями Голубой Утки. Они только что устроили засаду пожилому белому человеку, который ехал на прекрасной серой лошади.
Это был белый человек, которого Знаменитая Обувь видел впервые.
В него выстрелили два или три раза, лишили всей одежды и оставили умирать. Когда Знаменитая Обувь отыскал его, человек только что скатился в небольшой овраг. Когда Знаменитая Обувь подошел к нему, в широко раскрытых глазах человека стояла смерть, хотя он все еще немного дышал.
Затем приехали и сами изгои, спускаясь вниз в овраг. Один из них ехал на прекрасной лошади старика, другие надели предметы его одежды, которая выглядела лучше, чем их грязные тряпки.