— Белые не глупы, — сказал Бизоний Горб. — Они знают, что легче убить бизона, чем одного из нас. Они знают, что если убьют всех бизонов, то мы будем голодать. Тогда им не надо будет воевать с нами. Те, кто не хочет умереть от голода, вынуждены будут пойти туда, куда белые хотят их поселить.
Двое мужчин сидели некоторое время в тишине. Несколько юношей мчались на своих лошадях немного дальше вниз по каньону. Обычно Пинающий Волк проявлял глубокий интерес к таким состязаниям. Он хотел знать, какие лошади были самыми быстрыми. Но сегодня его это не заинтересовало.
Он чувствовал великую печаль.
— Шаманы обманывают молодых воинов, когда говорят, что бизоны вернутся, — сказал Бизоний Горб. — Если какие-нибудь бизоны и вернутся, то только духи бизонов. Их духи могут вернуться, поскольку они помнят эти земли. Но нам это не поможет. Мы не можем питаться духами.
Размышляя о бизонах — сколько их когда-то было и сколько осталось в Команчерии — Пинающий Волк столь опечалился, что не мог говорить. Он никогда не думал, что такое изобилие может исчезнуть, но все же это произошло. Он думал, что лучше пасть в сражении, чем жить и видеть, как такое великолепие проходит мимо и исчезает. Печаль была так глубока, что слова больше не шли из его горла. Он встал и ушел, не сказав ничего.
Бизоний Горб продолжал сидеть, отдыхая. Он почти не видел, как лошади мчались на прерии, хотя слышал цокот их копыт. Он был рад, что Пинающий Волк ушел. Ему больше не нравилось, когда люди отнимают его время глупыми разговорами о возвращении бизонов. Шаманы думали, что их болтовня и заклинания могут принести смерть белым охотникам на бизонов, но, конечно, все было наоборот: белые охотники на бизонов с ружьями столь мощными, что могли стрелять почти до горизонта, несли смерть шаманам. Червь уже был убит из одного такого дальнобойного ружья. Конечно, старый Червь тогда был просто ненормальным.
Он намазал себя зельем, изготовленным из желез ласки и орлиного помета, и был убежден в том, что это остановит пулю, но охотник на бизонов хорошо прицелился и доказал обратное.
Позже в тот день Бизоний Горб пошел в табун лошадей и нашел свою самую старую лошадь, худого мерина с изношенными зубами. Той же ночью он взял свой лук и стрелы, свое копье и несколько ловушек и покинул лагерь на старой лошади. Никто не слышал, как он уехал, и никто не волновался бы, если бы и услышал. Бизоний Горб думал, что лошадь может быть слишком старой, чтобы выбраться по крутой тропе из каньона, но лошадь стремилась выйти и поднялась по тропе как быстро, как будто снова стала молодым жеребенком, фыркая, как фыркает дикая лошадь.
Достигнув края каньона, Бизоний Горб не останавливался. Он ехал на северо-запад всю ночь, остановившись, только когда рассвет коснулся неба. Он хотел поехать на пустынные земли, земли, где он вряд ли встретит кого-либо из Людей или кого-либо из белых. Он навсегда покинул племя. Он больше не хотел видеть людей. Большинство разговоров людей были глупыми, разговорами, которые меньше весили, чем дыхание человека. Он попрощался со всей этой глупостью. Он хотел пойти туда, где мог слышать только ветер и всех животных, которые могли двигаться рядом с ним — зверьков, сусликов и мышей, живущих в траве.
Направляясь в пустыню, Бизоний Горб с великой гордостью думал о том, что в годы его юности и зрелости он пустил кровь столь многим врагам. Он был великим убийцей. Это был его путь и путь его народа. Никто в его племени не убивал так часто и так умело.
Убийства было приятно вспоминать, когда он ехал на своей старой лошади вглубь Льяно, подальше от всех мест, которые посещали люди.
25
— Я чувствую, что слишком часто попадаю в замкнутый круг, Вудро, — сказал Огастес. — Не так ли? Тот же самый губернатор, на которого мы раньше работали, хочет послать нас против того же самого преступника, которого мы должны были убить давно, когда Айниш Скалл был нашим боссом.
Губернатором, о котором он говорил, был Пиз, один из нескольких способных людей, готовых взять на себя номинальную должность губернатора в условиях жесткой Реконструкции[33]. Упоминаемым преступником был Голубая Утка, чья банда убийц представляла опасность для путешественников от реки Сабин до реки Биг-Уичита. Армия была занята, пытаясь подчинить несколько оставшихся свободных команчей. Рейнджеры были подавлены численно и духом, но они все еще были единственной силой, способной справиться с общим беззаконием, размеры которого вышли за возможности местных шерифов.
— Я согласен, что мы должны были убить его тогда, — сказал Колл. — Но мы этого не сделали. А теперь должны будем это сделать.
— Не нравится мне это! – заявил Огастес.
Его лицо покраснело, и шея вздулась, как это бывало, когда он был в сердцах. Почему он злился, Колл не понимал. Губернатор Пиз был кротким как мышь, когда он вызвал их и попросил, чтобы они отправились за Голубой Уткой.
— Я вижу, что ты раздражен, но не пойму почему, — сказал Колл. — Губернатор Пиз был вежлив. Он всегда вежлив.
— Я не полицейский, вот почему я раздражен, — ответил Огастес. — Я не возражаю повесить толстого бандита, и тощего тоже, если они попадут под руку. Но я все это время был свободным рейнджером, и мне не нравится, когда мне говорят, что все, на что я способен, это вешать бандитов и сажать пьяниц в тюрьму. Мы теперь не должны воевать с индейцами, поскольку это сохранит наши волосы. Мы не можем преследовать бандитов за Рио-Гранде. Я чувствую себя в наручниках, и я готов уйти.
— Ты готов был уйти все время с тех пор, как присоединился к майору Шевалье, — сказал Колл.
Он знал, однако, что жалоба Гаса была в основном обоснована. В последнее время им поручали только остудить враждующие семейства, которых много было среди захватывающих землю поселенцев, продвигающихся на земли, на которые команчи больше не могли претендовать. Страна менялась, и это не вина губернатора.
Колл хотел отметить, что Голубая Утка был не каким-то простым бандитом. Он был сыном Бизоньего Горба, и его банда головорезов забрала более сорока жизней вдоль военной тропы от Форт-Смит до Санта-Фе. Эта тропа, проложенная самим великим капитаном Мэрси, проходила через Кросс-Тимберс и южные равнины.
Но прежде, чем он успел высказать свое мнение, Огастес ушел в салун. Когда он бывал в городе, его редко видели вне салунов. Каждый раз, когда Огастес был раздражен или скучал, он пил, а он слишком часто был раздражен или скучал. Конечно, в этом он не был каким-то исключением. Граница была залита виски.
С чем не мог не согласиться Колл, так это с яростью Гаса по поводу понижения статуса рейнджеров. В течение многих лет рейнджеры обеспечивали защиту пограничных семей. Тяжело было теперь сознавать, что с ними обращаются не лучше, чем с местными констеблями.
Колл, так же как Гас, требовал изменения такого отношения, но все же он чувствовал, что не мог отказать в просьбе губернатора Пиза, любезного человека, который много раз боролся с законодательным собранием в свой предыдущий срок, чтобы обеспечить рейнджеров всем, в чем они нуждались в части продовольствия, лошадей и вооружения.
Он считал, что они должны поймать или убить Голубую Утку. Как только они сделают это, можно заканчивать. Они могли тогда уйти из рейнджеров, хотя он не знал, что они будут делать, когда уйдут. Разведение рогатого скота было новым занятием. Сотни тысяч коров из Техаса теперь гнали каждый год на север. Однажды, будучи в Сан-Антонио, он и Гас поехали с капитаном Кингом, чтобы посмотреть один из перегонов стада, всего приблизительно четыре тысячи голов. Его умело вели опытные вакейро. Это зрелище заинтересовало Колла, но сразу же надоело Гасу тем, что вакейро, в основном, позволяли скоту пастись и медленно продвигаться вперед.