Они часть дня отдыхали у источника на Лошадином озере. Два команча не приближались, но и не уезжали. Голубая Утка знал, что его отец может быть всего в нескольких милях впереди. Через час или два они могли захватить и убить его. Он хотел, чтобы лошади отдохнули и поели. Они могли подкрепиться растениями, которые росли у маленького родника. Он не хотел вступать в схватку с Антилопами, если бы мог — это был бы заранее проигрышный бой. Он хотел оставаться у источника всю ночь и уехать за час до рассвета. Он хотел уехать, прежде чем станет светло, найти своего отца, убить его и отправиться на север с максимальной скоростью, направляясь к Рио-Карризо или реке Симаррон.
Если бы он ехал достаточно быстро, то скоро вернулся к высоким травам вдоль Симаррона. Он не думал, что Антилопы последуют за ним туда. При необходимости он мог убить Эрмоука и Обезьяну Джона и забрать их лошадей. Лучше ездить на всех лошадях до самой смерти и устраивать засады путешественникам на одном из ведущих на запад трактов, чем вступать в бой с Антилопами.
Утром, когда достаточно посветлело, чтобы осмотреть всю равнину, Эрмоук, который сильно нервничал, сделал новое открытие: рейнджеры, которых они как будто обогнали, не сдались. Не только на западе были два команча, но и с юга их преследовали, по крайней мере, четыре всадника.
Увидев это, Эрмоук почувствовал горькую досаду от того, что последовал за Голубой Уткой в такое место.
Теперь с одной стороны были команчи, а позади — техасские рейнджеры, в стране, слишком безводной, чтобы в ней выжить. К тому же, они находились здесь всего лишь потому, что Голубая Утка хотел отомстить за обиду Бизоньему Горбу.
— Мы должны оставить его одного, — сказал он Обезьяне Джону. — Двое на западе хотят получить наши волосы, а проклятые рейнджеры хотят нас повесить.
Обезьяна Джон был слишком напуган команчами, чтобы бояться еще и рейнджеров.
— Я не переживаю по поводу повешения, — сказал он. – Здесь и не на чем нас повесить. Однако свои волосы я хотел бы сохранить, если бы смог.
— Кроме того, у нас нет табака, — добавил он немного позже.
— Потому что ты сжевал его весь, проклятая свинья, — заметил Эрмоук.
По его мнению, Обезьяна Джон занимал ступень чуть выше, чем человеческая плевательница.
В подсознании Обезьяны Джона зрела еще одна тревога: Голубая Утка. Он не предлагал им отправиться с ним в путь. Если бы не появились команчи, то он, вероятно, покинул бы их умирать голодной смертью, и он все еще может так и поступить. Когда они ехали на север, Обезьяна Джон обнаружил, что его беспокойство по поводу Голубой Утки отставляло на задний план все его другие заботы.
— Я боюсь, что Утка убьет нас, как только разделается со своим папашей, — сказал он Эрмоуку, который остановился на мгновение, чтобы справить нужду.
Эрмоук не обратил внимания на замечание. Его больше беспокоил капитан Колл, которого он знал как непримиримого врага. Он знал, что Колл должен быть среди рейнджеров, которые преследовали их. Никто больше в отряде рейнджеров, вероятно, не стал бы преследовать так настойчиво.
Теперь, к его досаде, он видел, что рейнджеры обнаружили сухое озеро и родник в его центре. Они все спешились, чтобы напиться и напоить своих лошадей. Это мешало сосчитать их, но количество само по себе было не слишком важно. Если капитан Колл был одним из рейнджеров, это означало, что у них было много причин для волнений.
— Я боюсь Утки, он подлый, — сказал Обезьяна Джон, и это замечание очень развлекло Эрмоука.
— Подлый? Утка? О, когда ты это заметил? — спросил он, прежде чем повернул на север.
33
Знаменитая Обувь слышал о роднике на высохшем озере от одного или двух стариков, воспоминания которых были туманны, когда они говорили о нем. Он не совсем верил в реальность этого места и был благодарен зуйку, который все кричал и кричал, пока Знаменитая Обувь не смог найти родник. Это был такой маленький источник, что потребовалось более часа, чтобы напоить лошадей. Капитан Колл запретил людям пить, пока не утолят жажду лошади, и капитан Маккрей его поддержал.
— Мы можем пить нашу мочу и продержаться день или два, но этим клячам нужна вода, — сказал Огастес.
Пи Ай и Дитс, чувствуя во ртах распухшие языки, ждали, пока две лошади напьются.
Пи Ай так хотел пить, что у него кружилась голова. У него также начало двоиться в глазах, чего никогда прежде в его жизни не происходило.
Пока лошади пили, Огастес заметил двух команчей. Знаменитая Обувь отошел на несколько сот ярдов на запад, исследуя края старого озера. Он также увидел команчей и прибежал назад.
— Мы должны уехать отсюда, как только сможем, — сказал он. — Тем людям может не понравиться то, что мы нашли источник.
Колл не мог видеть двух воинов, его зрение было ниже нормы, или, по крайней мере, более слабое, чем у Огастеса, отчего он давно испытывал досаду.
Однако он не спорил. Команчи, жившие в глубине Льяно, все еще продолжали воевать, о чем многие незадачливые путешественники узнавали в момент своей гибели.
— Первым здесь был Голубая Утка, — заметил Огастес. — Если они чувствуют себя такими резвыми, то могут отправиться за ним.
— Возможно, или могут взять нас всех сразу, — ответил Колл.
Знаменитая Обувь подумал, что маленький родник должно быть священный. Старики, которые говорили о нем, сказали, что он находится около места, где Люди вышли из земли.
Теперь только несколько птиц и команчи Антилопы знали, где это произошло. Если источник был священным, то он не предназначен для незнакомцев. Это могло объяснить, почему вода текла так медленно.
Он был рад, когда лошади и люди закончили пить. Он не хотел беспокоить источник, который мог быть священным, отбирая слишком много воды у него.
34
Когда Бизоний Горб проснулся, он потянулся к своему копью, но Голубая Утка уже завладел им.
Бизоний Горб спал крепко. В своем сне он видел миллионы пасущихся бизонов, как это было на равнинах в дни его юности. Из-за бизонов он не хотел просыпаться. Он хотел во сне видеть свой путь в мир духов, куда команчи уходили навсегда. По этой причине он попытался не обращать внимания на голоса, которые он начал слышать в своем сне.
Голоса не были голосами команчей, и не были голосами духов. Поэтому он хотел проигнорировать их, остаться в своем удобном сне, полном сновидений о бизонах.
Но голоса были слишком громкими. Скоро он почувствовал покалывание в мозгу, как всегда чувствовал, когда рядом был враг или когда появлялась какая-нибудь природная угроза. Однажды покалывание разбудило его, когда стадо бизонов бросилось в паническое бегство к месту, где он отдыхал. Он вынужден был быстро вскочить на лошадь и спасать свою жизнь. В другой раз покалывание спасло его от огромной медведицы, пришедшей в ярость из-за того, что охотник убил ее детеныша. Много раз покалывание предупреждало его о подходе людей-врагов, и индейцев, и белых.
Бизоний Горб пришел в черные скалы, чтобы умереть. Он хотел помочь своему духу выйти из тела, и поэтому он не обратил внимания на покалывание и голоса. Только когда он почувствовал, что острие его собственного копья коснулось его бока, он понял, что больше не может игнорировать голоса.
Он открыл глаза и начал подниматься, но тело одеревенело. Он поднимался медленно, но все равно было слишком поздно. Его копье было в руках у Голубой Утки. Это Голубая Утка ткнул его в ребра его собственным копьем: он ткнул им снова, но на этот раз Бизоний Горб отбил удар копья своим щитом из черепа буйвола, который держал на коленях, когда спал.
Острие копья попало в щит и на мгновение застряло в толстой кости черепа буйвола.
Бизоний Горб удерживал щит, Голубая Утка — копье. Люди, пришедшие с Голубой Уткой, один метис и один белый, молчаливо наблюдали за коротким поединком. Один из них держал в руках короткий лук, который Бизоний Горб привез с собой. Было видно, тем не менее, что этот человек не умел стрелять из лука. Он просто забрал, чтобы Бизоний Горб не мог стрелять в них маленькими стрелами, которые были хороши только для убийства кроликов и другой мелкой дичи. Третий человек был низкорослый и бесформенный, с глазами как у козла. Бизоний Горб понял, что эти люди были команчерос или какими-то изгнанниками, подлыми людьми, которых его сын привел с собой для убийства.