Наконец, рывком почти вытащив Бизоньего Горба из круга черных камней, Голубая Утка освободил наконечник копья. Он не ничего не говорил, и Бизоний Горб тоже. Было очевидно, что Голубая Утка узнал о его отъезде из лагеря и последовал за ним, чтобы убить его. Было ясно также, что Голубая Утка страстно мечтал убить его, поскольку пошел на большие трудности, последовав за ним к месту черных скал. Он и двое его команчерос, возможно, голодали.
Не говоря ни слова, Бизоний Горб вытащил свой нож, единственное оружие, оставшееся у него. Нож был не слишком полезен против копья, но это было все, с чем он вынужден был сражаться. Этот нож пронзил жизненно важные органы многих врагов. Бизоний Горб взял нож с тела солдата в голубом мундире на Рио-Кончо много лет назад.
Голубая Утка улыбался. Он знал, что может легко убить старика, который противостоит ему только с одним ножом. Кроме копья у него и его людей было несколько ружей.
— Я думаю, что ты слишком долго дремал, старик, — сказал Голубая Утка. Он двигался сразу за окружностью из камней, держа копье так, как будто собирался метнуть его.
Бизоний Горб, видя, как неловко Голубая Утка держит копье, понимал, что тот ничуть не изменился. Он, казалось, был не уверен, бросить ли копье или ударить им. Любой хорошо обученный команч, умевший пользоваться копьем, мог бы убить молодого глупца за несколько секунд.
Бизоний Горб почувствовал презрение, которое он всегда чувствовал к Голубой Утке за его недальновидное пренебрежение к старому оружию. Он видел, что Голубая Утка приехал на лошади под мексиканским седлом, к которому было приторочено бизонье ружье. Но теперь такие недостатки не имели значения. Его сын приехал, чтобы убить его, и ради этого даже посмел прервать его сон смерти. Оставалось только сражаться, а так как его сын привел двух хорошо вооруженных помощников, то схватка будет недолгой. Бизоний Горб присел немного и ждал, надеясь, что Голубая Утка окажется круглым глупцом, чтобы схватиться с ним. Даже ослабевший, Бизоний Горб все еще полагался на свое умение владеть ножом. Если бы Голубая Утка оказался круглым глупцом, чтобы подойти к нему, Бизоний Горб мог бы располосовать ему горло. Несколько раз он вскрывал трахею врага так аккуратно, что враг даже не чувствовал, что к нему прикоснулись, пока кровь не начинала вырываться с пузырьками воздуха.
Минуту они кружились. Голубая Утка перебрасывал копье из руки в руку. Бизоний Горб держал свой нож и свой щит. Он чувствовал, что не может легко двигаться. Одна нога затекла, когда он спал, и она по-прежнему была одеревенелой. Он мог только ожидать и надеяться, что Голубая Утка сделает какую-нибудь глупую ошибку. Бизоний Горб, ожидая, начал петь свою военную песню. Его голос шатался, когда он пел, но он хотел, чтобы три его врага знали, что он все еще был воином команчей, человеком, который поет, когда вступает в бой.
Три человека выглядели удивленными, когда он начал петь. Они считали, что это выглядит забавно, когда старик, собирающийся умереть, поет. Они настолько деградировали, что не понимали особого долга воина петь в сражении, а если станет ясно, что сражение проиграно, то запеть песню смерти. Другие воины, которые сражаются с ним, должны будут услышать, что их вождь все еще ведет бой. Если же случается так, что он должен погибнуть в бою, то духам надо петь песню смерти, чтобы они могли приветствовать воина после смерти в мире духов.
Команчерос не знали этого. Они просто думали, что он глупый старик, поющий слабым голосом людям, собравшимся убить его.
Затем Голубая Утка исчез. Двое его компаньонов извлекли ножи и помахали ими в его сторону, хотя и не находились в пределах круга камней.
Бизоний Горб, перед глазами которого плыло, понял, что его сын, должно быть, проскользнул ему за спину. Прежде, чем он успел повернуться к нему лицом, Голубая Утка, молодой и ловкий, изо всех сил нанес удар копьем. Бизоний Горб пытался повернуться, но одеревеневшая нога помешала ему быстро закружиться вокруг своей оси, как он всегда умел. Он еще кружился, а в это время копье ударило его в горб. Оно вошло, но не пробило насквозь, хотя сила удара опрокинула Бизоньего Горба лицом вниз. Пылью забило ноздри. Он вообще не почувствовал ранения, только силу удара. Голубая Утка попытался протолкнуть копье насквозь или вытащить его, но не смог сделать ни того, ни другого. Острие копья жестче застряло в большом горбе, чем в щите из бизоньего черепа. Голубая Утка, раздраженный неудачным ударом, вскочил на спину своего отца и всем своим весом стал давить на копье, полный решимости проткнуть насквозь.
— Идите на помощь! — завопил он двум бандитам.
Вскоре Бизоний Горб увидел несколько ступней вокруг себя, когда двое мужчин и Голубая Утка навалились изо всех сил на копье.
Бизоний Горб понял, что его глупый сын в очередной раз допустил ошибку. Однажды он сам пытался проткнуть своим копьем горб бегущего бизона и в результате чуть не погиб. Прежде чем он сумел протолкнуть копье, бизон сдернул его с его лошади под ноги другого бизона. Теперь Голубая Утка совершил ту же самую ошибку, вонзив копье в его горб, а не в его сердце. Бизоний Горб лишился возможности петь свою военную песню. Люди наступали на него, пытаясь протолкнуть копье. Он не мог достаточно перевести дыхание, чтобы петь.
Он дергался в одну и другую сторону, пока люди давили на копье. Один раз он попытался располосовать ножом ноги людей, движущиеся вокруг него, но в его пальцах уже не хватало сил. Он выпустил из руки свой нож, и так же он выпускал из рук саму жизнь, свою жизнь воина. Последним отчаянным усилием Голубая Утка протолкнул копье сквозь горб и сквозь тело Бизоньего Горба тоже. Окровавленный наконечник вошел в землю под ним, так же, как его собственные стрелы когда-то проходили сквозь тела его врагов, прибивая их к земле. Бизоний Горб наполнился ненавистью к своему сыну, который отказал ему в молитве и песне смерти, на которые он так надеялся. Но он сам видел, как умирали многие люди, большинство из них от его собственной руки, и знал, что немногим людям посчастливилось умереть той смертью, какую они сами себе выбрали. Смерть не принадлежала ни людям, ни великим животным. Смерть приходила, когда наступало время ей прийти, и вот теперь она пришла к нему. Он больше ничего не мог поделать, и даже последний всплеск ненависти, который он направил на своего сына, остался незамеченным. Голубая Утка и два других изгоя тяжело дышали где-то позади него, тяжело дышали от усилий, которые приложили, чтобы убить его. Даже теперь Бизоний Горб все еще мог немного двигать руками и ногами, хотя копье прибило его к земле.
— Смотрите на него! — воскликнул один из людей. — Он все еще не умер. Он двигается как старая черепаха.
Бизоний Горб закрыл свои глаза. Он помнил старые истории — старые, старые истории о великой черепахе, которая позволила Людям ехать на ее спине, когда вывезла их с подземной родины в светлый мир. Он помнил историю о черепахе, старую историю, которую слышал от своей бабушки или кого-нибудь еще более старого, чем его бабушка, кого-то, кто знал о начале Людей во времена до того, как они узнали о свете, бизонах и травянистых равнинах. Он чувствовал, как под ним растет трава, растет и поднимается, чтобы укрыть его, растет, чтобы спрятать его от волка и медведя. Затем он не чувствовал больше ничего.
— Он умер, Утка, — сказал Обезьяна Джон, заметив, что старый команч с уродливым горбом прекратил двигать руками и ногами.
Голубая Утка все еще тяжело дышал от усилий, которые он приложил для убийства своего отца. Несколько мгновений, когда копье застряло в горбе, он был в отчаянии. Он боялся, что его отец снова обманет его, умерев по-своему. В последний раз он видел отца слабым стариком, держащим нож и претендующим на то, чтобы быть воином, но его взгляд был полон непримиримой ненависти, которая заставляла столько людей терять волю к сопротивлению и позволить Бизоньему Горбу убить их. Даже когда старик был приколот к земле собственным копьем, его вид излучал ненависть. Голубая Утка был готов взять топор и отрубить ему голову, если это требовалось, чтобы, наконец, убить его. Но бросив еще взгляд, он увидел, что Обезьяна Джон был прав. Бизоний Горб был мертв. Все равно он отправился к своей лошади, желая взять топор, когда Эрмоук остановил его.