Гора не рухнула, хотя солнце не появлялось из-за облаков три дня, и за это время с мозгом капитана Скалла ничего плохого не произошло.
Аумадо, однако, ни в чем не сомневался. У него для Скалла была другая клетка, установленная в центре деревни, недалеко от места, где он сидел на своем одеяле. Он хотел, чтобы все люди видели человека без век. Скалл больше не проклинал. Женщинам приказали накормить его, и он поел. Он молчал, наблюдая за Аумадо глазами, которые не мог прикрыть.
На четвертый день солнце вернулось, и Скалла немедленно привязали к столбу так, чтобы он не мог отвести глаза. Несмотря на это, Гойето волновался. Дело происходило в мае. Солнце было не таким сильным, как в августе, когда он срезал веки майору Алонсо.
— Не знаю, — сказал Гойето. — Солнце не очень сильное.
Аумадо устал от старого шкуродера и его бесконечных опасений. Он жалел, что у Гойето не было жены, которая могла бы отвлечь его, но, к сожалению, у жены Гойето образовалась опухоль, почти такая же большая, как та, которая убила его собственного отца. Мало женщин было готово даже просто совокупиться с Гойето, так как от него всегда пахло кровью. Вероятно, некоторые женщины боялись, что он может содрать с них кожу, если рассердится.
— Другого солнца нет, — заметил Аумадо. — Ты можешь найти другое?
— Я не могу найти другое, — ответил Гойето кротко. — Есть только это солнце. Что, если оно не сведет его с ума до того, как техасцы приведут коров?
— Тогда я могу отдать тебе остальную часть его кожи, — сказал Аумадо.
После этих слов он бросил на Гойето твердый взгляд, взгляд, который он обращал на людей, когда хотел, чтобы они ушли и сделали это как можно быстрей.
Гойето знал значение этого взгляда. Он говорил ему слишком о многом. Немедленно он встал и ушел.
25
Когда Тихое Дерево увидел, что Знаменитая Обувь прискакал в лагерь на спине лошади Толстого Колена, он сильно рассердился, но объектом его неудовольствия был Голубая Утка, а не Знаменитая Обувь. Вместо того чтобы стащить кикапу с лошади и отвести его прямо к столбу пыток, как предполагал Голубая Утка, Тихое Дерево достал нож и лично перерезал путы Знаменитой Обуви.
Затем старый вождь сделал еще хуже. К огромному раздражению Голубой Утки Тихое Дерево извинился перед Знаменитой Обувью.
— Мне жаль, что тебя побеспокоили, — сказал Тихое Дерево. — Я надеюсь, что тебя увели не слишком далеко от того места, где ты хотел быть.
На этих словах его прервал Голубая Утка, грубый и нетерпеливый мальчишка.
— Он всего лишь рассматривал змеиные норы, — сказал он. — Я захватил его и привел сюда, чтобы ты мог пытать его. Он кикапу и должен умереть от пыток.
Тихое Дерево не обратил внимания на грубого молодого человека.
— Ты ловил змей? — спросил он Знаменитую Обувь вежливо.
— О, нет, — ответил Знаменитая Обувь. — Я искал дыру, из которой вышли Люди. Я думал, что какие-нибудь змеи, возможно, нашли дыру и стали жить в ней.
— А, та дыра далеко на севере, — сказал Тихое Дерево напыщенным тоном, как будто он отлично знал, из какой именно дыры в земле вышли Люди.
— Я думал, что она может быть где-то в районе наноса, — почтительно ответил Знаменитая Обувь.
Он пытался быть таким же вежливым по отношению к Тихому Дереву, как Тихое Дерево был по отношению к нему. Поскольку он не принадлежал к племени команчей, определенные знаки внимания нужно было оказывать, но, как только эти знаки внимания оказаны, Тихое Дерево мог превратиться в жестокого старого убийцу и, в конце концов, подвергнуть его пыткам. Вождь, казалось, был не в настроении пытать его, но он был лукавым стариком, и его настроение могло измениться в любой момент.
Голубая Утка, тем не менее, продолжал демонстрировать плохие манеры. Он презрительно смотрел на Тихое Дерево, который, в конце концов, был одним из наиболее уважаемых вождей команчей. Он и разговаривал презрительно. До сих пор он даже не потрудился спешиться, что само по себе было серьезной неучтивостью.
Все другие юноши команчей сразу же спешились. Но Голубая Утка все еще восседал на своей танцующей лошади.
— Когда ты видел этого кикапу в лагере моего отца, ты хотел подвергнуть его пыткам, — сказал Голубая Утка. — Ты хотел запустить ему в нос скорпионов. Мы поймали его и привели его к тебе, хотя это было нам не по пути. Мы преследовали антилопу, когда увидели этого человека. Я не привел бы его к тебе, если бы знал, что ты всего лишь отпустишь его. Я убил бы его сам.
Тон Голубой Утки был так груб, что даже его товарищи почувствовали недовольство. Толстое Колено ушел, он не хотел иметь дело с таким грубияном.
Тихое Дерево небрежно посмотрел на Голубую Утку, без всякого выражения на лице. Он как будто только сейчас заметил, что у горластого мальчишки не хватает хороших манер, чтобы спешиться. Он осмотрел Голубую Утку снизу вверх, и его глаза приняли цвет мокрого снега. В руке он все еще держал нож, тот самый, которым он перед тем освободил Знаменитую Обувь.
— Ты не команч, ты мексиканец, — сказал Тихое Дерево. – Убирайся из моего лагеря.
Голубая Утка опешил. Это выглядело так, как будто старик отшлепал его. Никто никогда прежде так не оскорблял его. Он хотел убить старого Тихое Дерево, но за спиной у вождя было больше тридцати воинов, а его собственные товарищи спешились и быстро разбежались. Они все были такими вежливыми, что он почувствовал отвращение. Он подумал, что они просто трусы. Он пожалел, что вообще когда-либо ездил с ними.
— Убирайся, уезжай, — сказал Тихое Дерево. — Если у твоего отца появится какой-либо здравый смысл, то он послушает старейшин и тоже изгонит тебя из своего лагеря. Ты груб, как мексиканцы. Ты — не команч.
— Я — команч! – закричал Голубая Утка. — Я участвовал в великом набеге! Я убил много белых и насиловал их женщин. Ты должен, по крайней мере, накормить меня.
Тихое Дерево вполне серьезно стоял на своем.
— Ты не получишь еды в моем лагере, — ответил он.
— Тогда я заберу своего пленника! — сказал Голубая Утка, подъезжая к Знаменитой Обуви, который стоял на том же месте, где Тихое Дерево освободил его.
— У тебя нет пленника, — ответил Тихое Дерево. — Твой отец предоставил неприкосновенность этому человеку. Я своими ушами слышал, как он сказал это. Ты был там. Ты слышал те же самые слова, которые слышал я, и они были словами твоего отца. Твой отец сказал не трогать этого человека, и ты должен был повиноваться.
— Ты боишься моего отца, — сказал Голубая Утка. — Ты просто старик.
Тихое Дерево не ответил, но несколько его воинов нахмурились. Им не нравилось слушать, как оскорбляют их вождя.
Тихое Дерево просто стоял и смотрел.
— У тебя нет пленника, — повторил он. — Ты должен уйти.
Голубая Утка видел, что ситуация не в его пользу.
Его собственные друзья разошлись. Он не мог вернуть своего пленника, не сражаясь со всем лагерем. Толстое Колено был прав с самого начала. Они должны были сами пытать кикапу. Он же настоял, чтобы они отвели его к Тихому Дереву. Он никак не мог предположить, что Тихое Дерево будет следовать наставлениям Бизоньего Горба по поводу следопыта кикапу. Он думал, что Тихое Дерево обрадуется возможности пытать кикапу, что он наградит Голубую Утку прекрасной лошадью или, по крайней мере, женщиной. Теперь он потерял своего пленника и был оскорблен перед всем лагерем. Он был зол на своего отца, на Тихое Дерево и на Знаменитую Обувь, на всех троих. Он ожидал большого уважения за передачу Тихому Дереву такого желанного пленника. Но Тихое Дерево больше интересовал мир с Бизоньим Горбом. Вместо того чтобы добиться уважения и, возможно, получить лошадь и женщину, Голубая Утка был оскорблен старым толстым вождем.
Не сказав больше ни слова, он повернул свою лошадь и поехал прочь из лагеря Тихого Дерева. Он не оглядывался назад или не ждал, пока его товарищи присоединятся к нему. Он даже не знал, присоединятся ли они к нему вообще. Вероятно, их тоже интересовало только сохранение хороших отношений с его отцом, Бизоньим Горбом.
Когда Голубая Утка отъехал далеко, только один Толстое Колено решился последовать за ним. Другие юноши остались в лагере Тихого Дерева.