Знаменитая Обувь наблюдал, как уезжали два молодых команча. Он прилагал все усилия, чтобы сохранять спокойствие. Он понимал, что единственной причиной, по которой он остался жив, было то, что Тихое Дерево, у которого глаза все еще оставались цвета мокрого снега, не хотел неприятностей с Бизоньим Горбом. Только не теперь, когда Бизоний Горб только что провел великий набег, о котором говорили все воины, и все путешественники тоже. Но Знаменитая Обувь все еще был кикапу в лагере команчей, и некоторые молодые воины были, несомненно, безрассуднее, чем Тихое Дерево. У них не было обязанностей вождя, и большинство из них, вероятно, не заботилось о том, что по этому поводу думал Бизоний Горб. Они были свободными команчами и чувствовали за собой полное право убить кикапу, если сумеют добраться до него.
— Я думаю, что теперь пойду, — сказал Знаменитая Обувь. — Я хочу продолжать поиск той дыры, из которой вышли Люди.
Тихое Дерево больше не смотрел на него вежливо. Хотя он и чувствовал себя обязанным уважать пожелания Бизоньего Горба в этом вопросе, он не был доволен этим. Воины, поддержавшие его, также не выглядели дружественными.
— Та дыра на севере, где живут огромные медведи, — ответил Тихое Дерево. — Если ты не будешь осторожным, один из тех медведей сожрет тебя.
Знаменитая Обувь знал, что Тихое Дерево сам был медведем, желающим съесть его, или, по крайней мере, сделать ему что-то плохое. Это было не то место, где можно было задерживаться, рядом со старым капризным вождем. Он забрал свой нож и свою сумку у юноши команча, который до этого отобрал их у него, и потрусил из лагеря.
26
Колл обнаружил Гаса Маккрея спящим у реки под утесом, выглядевшим знакомым. Давно, когда оба они были молодыми рейнджерами, Огастес в одну из ночей споткнулся на этом утесе и упал с него, сильно повредив лодыжку. Тогда Гас был слишком взволнован Кларой Форсайт и не смотрел под ноги. Сейчас, спустя час после восхода солнца, он храпел и, вероятно, страдал от похмелья, напившись от тоски по той же самой женщине. В лодке, медленно качающейся посреди реки, ловил рыбу старик. Старик ловил и в ту ночь, когда Гас повредил лодыжку. Ко всему Колл знал, что это мог быть даже тот же самый старик в той же лодке. Годы прошли, но что изменилось? Река все так же текла, старик все так же ловил рыбу, и Огастес Маккрей все так же тосковал по Кларе.
— Вставай, губернатор хочет видеть нас, — сказал Колл, когда подошел к месту, где спал его друг.
Гас перестал храпеть. Он удобно расположился на берегу реки, накрыв шляпой лицо.
— Слишком рано, чтобы думать о губернаторе, — заметил Гас, не поднимая шляпы.
— Не рано, солнце взошло, — сказал Колл. — Все в городе уже на ногах, кроме тебя. Парикмахер ждет, чтобы хорошо побрить тебя.
Гас сел и дотянулся до пустой бутылки из-под виски. Он швырнул бутылку в реку и достал свой револьвер.
— Не стреляй здесь, — сказал Колл. — Старый рыбак прямо перед тобой.
— Крикни ему, чтобы отплыл подальше, Вудро, — ответил Огастес. — У меня желание попрактиковаться в стрельбе.
Он немедленно трижды выстрелил в бутылку и промахнулся. Бутылка продолжала плыть, и старый рыбак невозмутимо продолжал ловить рыбу.
— Этот рыбак, должно быть, глухой, — сказал Колл. — Он не понимает, что был почти застрелен.
Гас встал, выстрелил еще дважды, а затем швырнул свой револьвер в бутылку, поразив цель. Бутылка разбилась и затонула, и револьвер утонул вместе с ней.
— Ну, это просто глупо, — сказал Колл.
Гас залез в реку и вскоре выловил свой револьвер.
— Какого парикмахера ты нанял, чтобы побрить меня? — спросил он.
— Одного маленького, он берет дешевле, — ответил Колл, когда они шли назад к городу.
— Мне не нравится тот коротышка парикмахер, он портит воздух, — сказал Гас. — Высокий медлительный, но зато не пускает газы так часто.
Они были почти у парикмахерской, когда вопль нарушил утреннее спокойствие. Вопль доносился со стороны дома Коулмэна, один вопль, затем еще и еще.
— Это Перл, — сказал Гас. — Никто больше в городе не может взреветь так громко.
Вопли вызвали панику на улицах. Все предположили, что вернулись команчи. Мужчины в фургонах торопливо разбирали свое оружие.
— Это не могут быть индейцы. Может быть это просто пума или медведь забрели в город, — сказал Гас, когда он и Колл, придерживаясь укрытий, побежали к дому Коулмэна.
— Независимо от того, что там, тебе лучше бы зарядить револьвер, — сказал Колл. — Ты стрелял в бутылку, помнишь?
Гас немедленно зарядил свой револьвер, с которого все еще капала вода.
Колл огляделся вокруг, на дом, где проживала Мэгги. Мэгги Тилтон стояла на своей лестничной площадке на видном месте, пытаясь понять причину криков Перл Коулмэн. Мэгги прижала руки ко рту и стояла, как будто ошеломленная.
— Это не индейцы, Гас, — сказал Колл. — Там Мэгги. Она не такая дура, чтобы просто стоять, когда вокруг индейцы.
Вопли продолжали доноситься до небес, один за другим.
— Может быть ее укусила ядовитая змея? — спросил Гас. — Я помню, что она всегда беспокоилась по поводу змей.
— Если ее укусила ядовитая змея, то где же Билл? — сказал Колл. — Я знаю, что у него крепкий сон, но он не может спать сейчас.
Появились еще две женщины, две прачки, которые шли назад от колодца, нагруженные множеством белья. Как и Мэгги, они смотрели на что-то. Как и она, они в ужасе прижали руки ко ртам. Они опустили свои корзины для белья так резко, что корзины опрокинулись, вывалив чистое белье в грязь.
— Это может быть большой медведь, — сказал Колл.
Иногда медведи все еще бродили в окрестностях города.
Вопли слышались из-за дома Коулмэна.
Недалеко за домом рос большой виргинский дуб. В более счастливые дни Гас и Длинный Билл провели много легкомысленных часов в его тени, сплетничая о женщинах и картах, картах и женщинах.
Когда мужчины подошли к углу дома Коулмэна, держа наготове револьверы, они замедлились, соблюдая осторожность. Перл Коулмэн кричала так громко, как никогда. Гас внезапно остановился, ощутив страх, такой страх, какого он не ощущал многие годы. Он не хотел выглядывать из-за угла дома Коулмэна.
Вудро Колл тоже не хотел смотреть, но деваться было некуда. На улицах позади них мужчины присели за фургонами с ружьями наизготовку.
В любом случае надо было выглядывать.
— Кто-то умер, иначе она бы так не кричала, — сказал Гас. — Боюсь, что-то произошло с Биллом. Я боюсь, Вудро.
Оба они помнили печальное лицо Длинного Билла, в течение последних нескольких недель. Он больше не был стоиком, который когда-то шел через Хорнада-дель-Муэрто и питался супом из тыквы.
Колл вышел из-за угла с револьвером наготове, не зная, чего ожидать, но он не ожидал того, что увидел. Мертвый Длинный Билл Коулмэн висел на веревке, привязанной к крепкой ветви виргинского дуба, и отброшенный низкий табурет валялся недалеко от его ног.
Перл Коулмэн неподвижно стояла в нескольких ярдах и рыдала.
Револьвер в руке Колла внезапно стал тяжелым как наковальня. С трудом ему удалось спустить курок с боевого взвода и вложить его в кобуру.
Гас также появился из-за угла.
— О Боже, — произнес он. — О, Билли ...
— После всего, что мы прошли, — сказал Колл. Шок был слишком велик. Он не сумел закончить свою мысль.
Горожане, видя, что нет никакого сражения, поднялись из-за фургонов и бочек. Они выходили из укрытий, женщины и мужчины.
Парикмахеры вышли в своих передниках. Их клиенты, наполовину выбритые, следовали за ними. Мясник пришел, держа в руке секач и половину ягненка. Две прачки, работа которых пропала впустую, не двигались. Чистое белье все еще валялось в грязи.
Над ними Мэгги Тилтон, с явными признаками беременности, сдерживала рыдания, слишком потрясенная, чтобы решиться на спуск по ступенькам лестницы.
Огастес убрал свой револьвер в кобуру и подошел на несколько шагов ближе к покачивающемуся телу. Пальцы ног Длинного Билла находились всего в дюйме от земли, его лицо было фиолетово-черным.
— Билли, возможно, сделал бы это проще, если бы взял револьвер, — сказал он слабым голосом. — Помнишь, как Длинноногий Уоллес показывал нам, куда направить ствол револьвера, много лет назад?