Вовремя обернувшись, он увидел, как полдюжины мышкарей срезают одежду с Ли Нейлан, тащат часы с ее руки и атласные туфельки с маленьких ног. Проревев ругательство, он сшиб их, надеясь, что ни один не успел оцарапать ее кожу зараженным кинжалом или ядовитым зубом.
Он начинал выигрывать схватку. Большинство зверьков, прижав черные капюшоны, бросались через порог со своей добычей. Наконец, вопя вовсю, остальные, нагруженные и ненагруженные, отступили, оставив дюжину пушистых вялых телец убитых и раненых.
Грант вымел и тех, и других, закрыл дверь перед носом лунаря, совавшегося в проем, заперся на засов и горестно уставился на разгром.
Консервы укатили или утащили. Все прочие предметы были захватаны грязными лапами мышкарей, а одежда Гранта висела на крючках сплошными лохмотьями.
К счастью, крохотные грабители не сумели открыть шкафчик и ящик стола, где была еда.
Шесть месяцев жизни на Ио сделали его философом: он от души выругался, пожал плечами и достал пузырек лихранина.
Его собственньш приступ кончился внезапно и окончательно, как это бывает только с «бланкой», когда ее лечат.
Но девушка без лекарства осталась неподвижной и бледной, как бумага. Грант взглянул на флакон: оставалось восемь таблеток.
— Ну, я всегда могу пожевать листья, — пробормотал он.
Это было менее действенно, чем таблетки, но годилось. Он растворил две штуки в стакане воды и приподнял голову девушки.
Она еще могла глотать, и он влил раствор в ее рот, затем устроил Ли как мог удобнее. Платье стало атласными клочками, и он накрыл ее одеялом, пострадавшим меньше других.
Затем продезинфецировал уколы пальм, составил два стула и растянулся было на них, однако тут же подскочил от цоканья когтей по крыше. К счастью, это был всего лишь Оливер, осторожно пробовавший, горяч ли дымоход. Через минуту он втиснулся вовнутрь и заметил:
— Я настоящий, и ты настоящая.
— Подумать только! — сонно пробурчал Грант.
Когда Кэлторп проснулся, светили Европа и Юпитер.
Он встал и взглянул на Ли Нейлан, которая крепко спала.
Краска на ее щеках была не только отблеском красного света за окном. «Бланка» проходила.
Растворив еще две таблетки, Кэлторп потряс девушку за плечо. Мгновенно открыв серые глаза, теперь совершенно ясные, она поглядела на него без всякого удивления.
— Привет, Грант, — промурлыкала она. — Опять ты. А лихорадка — это не так уж плохо.
— Может, мне следовало бы оставить тебя бредить, — ухмыльнулся он. — Ты говорила такие милые вещи. Выпей это и вставай.
Она внезапно поняла необычность окружающего.
— Как… где это? Все… настоящее?
— Точно. Выпей-ка лихранин.
Она подчинилась, затем пристально поглядела на него:
— Правда? — сказала она. — Ты настоящий?
— Думаю, что да.
Слезы появились в ее глазах.
— И я уже не там? Не в том жутком месте?
— Ну конечно. — Он почувствовал, что ее облегчение вот-вот обернется истерикой, и поспешил отвлечь девушку. — Ты не могла бы рассказать мне, как ты оказалась там — да еще одетая для званого вечера?
Она взяла себя в руки.
— Вечер… вечер в Гераполисе. Понимаешь, вообще-то я жила в Юнополисе…
— Нет, не понимаю. Прежде всего, что ты вообще делаешь на Ио? Если мне и приходилось о тебе слышать, то лишь в связи с нью-йорским или парижским обществом.
Она улыбнулась.
— Тогда, значит, не все было бредом? Ты сказал, что у тебя есть одна из моих… о, да вот она! — Ли сморщилась, увидев на стене вырезку. — Когда теперь газетный фотограф захочет снять меня, я постараюсь не ухмыляться так — прямо лунарь. А на Ио я прилетела с папой, который изучает возможность выращивать лихру — вместо того, чтобы зависеть от агентов и лунарей. Мы здесь пробыли три месяца, и я страшно скучала. Думала, на Ио будет восхитительно, но куда там — до недавнего времени.
— А что там про танцы? Как ты все же оказалась здесь, за тысячу миль от города?
— Очень просто, — медленно проговорила она. — В Юнополисе было чертовски скучно. Ни спектаклей, ни спорта… У меня появилась привычка летать в Гераполис, на танцы. Это всего четыре-пять часов на скоростном. А на прошлой неделе — или когда там — я собралась лететь, и Харви, секретарь папы, должен был меня доставить. Но в последнюю минуту он понадобился папе, который запретил мне летать одной…
Грант ощутил сильнейшее отвращение к Харви.
— Ну и? — спросил он.
— Ну и я полетела одна, — сказала она с притворной скромностью.
— И шлепнулась, да?
— Я летаю не хуже других, — отпарировала она. — Просто попробовала другой маршрут, и внезапно впереди появились горы.