— Слышал... Мама говорила по телефону.
Они опять помолчали.
— Спокойной ночи, папка, — отрываясь наконец от окна, сказала Дина. И, как бы подводя итог мыслям обоих, добавила: — Как трудно быть самим собой. А надо.
4
В конечном счете Ильза Генриховна не просчиталась: она действительно переезжает в столицу!
В последнее время ей уже надоело отмахиваться от расспросов о переезде. А теперь, едва скрывая торжество, она небрежно говорила:
— Да, да, все решено. Едем на днях.
Наконец-то она избавится от капризов местного горгаза, неделями не привозящего баллонов; не будет носиться по двору с мусорным ведром; не станет трястись над каждым яблоком или грушей. В общем, в жизни Ильзы наступали волнующие перемены. Она опасалась только одного: найдет ли в Москве работу? Там ведь педагогов по вокалу — хоть пруд пруди, а она не могла обходиться без учеников и учениц... «На худой конец буду давать домашние уроки, а там видно будет, на месте всегда виднее», — решила она.
Без сожаления расставалась она с городом, где прошли лучшие ее годы, где она родила и вырастила дочку, где выучила пению десятки одаренных людей. И она с легким сердцем укладывала и увязывала вещи, наносила прощальные визиты. Посидев положенное время, уже натягивая перчатки, непременно повторяла:
— Да-да, едем на днях. Есть решение Совмина...
Ей непременно хотелось подчеркнуть, что переезжают они не как-нибудь, а по решению правительства.
Собственно говоря, это была почти правда.
Наряду со многими перестройками в народном хозяйстве произошла перестройка и у геологов. Вновь созданное Министерство геологии стало единым штабом разведчиков земных недр.
Через несколько дней, после того как решен был у замминистра вопрос о Большом Пантаче, в номере Стырне утром раздался звонок. Его вызывали в министерство.
Через час он снова сидел в кабинете Ивана Лаврентьевича. На этот раз они были одни, и Ян Зигмундович почему-то почувствовал себя удивительно свободно. Оказывается, Иван Лаврентьевич обладал острым чувством юмора, даже был смешлив, пожалуй. Разговаривать с ним сегодня было легко. Он живо расспрашивал о том, как Стырне работалось все эти годы на Востоке, потом без всяких переходов предложил вернуться в Москву, — принять объединенный главк.
Это было так неожиданно, что Стырне растерялся:
— Там же Вербин... как я с ним...
Глаза Ивана Лаврентьевича стали острыми и холодными, он сухо сказал:
— Вербина в главке больше не будет. — Помолчал и добавил просто и доверительно: — Мы вам предлагаем эту работу.
Стырне все еще не мог собраться с мыслями. Объединенный главк, да еще с производственным уклоном... это же отвечать за все, что по ту сторону Урала... Нет, не потяну. Нет... Он так и сказал:
— Благодарю за доверие. Только не потяну, не сумею.
— А все-таки подумайте, — настойчиво повторил Иван Лаврентьевич и опять пристально вгляделся в лицо Стырне, словно взвешивая что-то по-своему.
Стырне сидел молча. Иван Лаврентьевич как бы забыл о нем. Сняв телефонную трубку, он долго слушал, поматывая головой, потом принялся кого-то отчитывать... Вот так и за меня примется, если соглашусь и чего-нибудь напортачу. Стелет-то мягко, да каково спать будет? Впрочем, спать-то как раз и не придется. Надо наверстывать упущенное.
В ближайшие годы только по производству минеральных удобрений надо освоить сумму порядка десяти миллиардов рублей. Тут за геологами решающее слово, и Большой Пантач — это хороший кирпич в фундамент большой химии. Конечно, ответственности бояться нечего!.. Боюсь, не справлюсь. А надо! Надо, чтобы главк справлялся. Людей теперь не убаюкаешь старыми темпами. Надо равняться на самые высокие экономические показатели.
— Надумали, Ян Зигмундович? — замминистра отодвинул блокнот, куда записал что-то все тем же своим плотничьим карандашом.
— Я согласен, Иван Лаврентьевич, — поднимаясь с места, уже спокойно сказал Стырне. А про себя подумал: «Ей-богу, как с кручи в воду кинулся».
Заместитель министра вышел из-за стола и, широко улыбаясь, крепко стиснул Яну Зигмундовичу руку. Лицо у него теперь было совсем простодушное.
— Ну вот и хорошо, — сказал он, усаживая Стырне в кресло и сам садясь против него.
Так они проговорили три с половиной часа. Приходили и уходили помощники и секретари, вспыхивали на селекторе огоньки вызова, на некоторые Иван Лаврентьевич отвечал, иные оставлял без внимания, а разговор продолжался.
Сводился он к тому, что в связи с колоссальным развитием землеройной техники теперь отдают предпочтение открытым разработкам, что большая химия, да и любой крутой поворот в промышленности в значительной степени делается, конечно, усилиями геологов, однако теперь не следует ограничиваться только разведкой, но начинать разработку полезных ископаемых и передавать промышленности действующие уже предприятия. Об этом, впрочем, много думал и сам Ян Зигмундович, продвигая проект Большого Пантача. Может быть, с этого все и началось?