— Здравствуй, Ахметка!
Хмурое бородатое лицо ездового медленно просветлело.
Воткнув топор в березовый пенек, он шагнул к ней и неловко тряхнул руку.
— Ладно, что вернулась, — пробасил он обрадованно,— без тебя мы пропали совсем.
Генэ улыбнулась, оглядывая знакомый распадок с горячим ключом, брусчатыми домами, вышками по сопкам с завезенными с зимы бурильными станками, и, нацепив фартук, принялась без лишних слов хозяйничать у плиты. Байгильдин, плутовато подмигнув ей, перемахнул через ручей и проворно для своих пятидесяти лет полез на сопку.
Там наверху были Бабасьев, Вика, все остальные из отряда и прилетевшие на вертолете инженеры и геодезисты. Среди них находился Ян Зигмундович Стырне.
Он прилетел на Каргинь с задачей уточнить окончательно геологические запасы, наметить трассы подъездных путей к Большому Пантачу. Все уже становилось ясно. Автотрасса и железная дорога пойдут, стало быть, параллельно, кое-где железная дорога будет огибать возвышенности. Конечно, профиль будет жестковатый, но не это беспокоило сейчас руководителя главка. Основное — запасы сырья. От запасов зависит и объем капиталовложений и вообще вся эта дорогостоящая затея с Большим Пантачом. Стоит ли, в самом деле, овчинка выделки?
Ян Зигмундович невольно усмехнулся: эка, стал какой осторожный! Давно ли, круша Вербина во всю душеньку, «пробивал» проект Большого Пантача, а теперь, как пришлось отвечать за многие объекты, смотри ты, все прикидывает и проверяет, прикидывает и проверяет. Ну, а куда денешься? В самом деле — семь раз отмерь, один раз отрежь.
И он повернулся к Зовэну:
— Так вы уверены, Бабасьев, что цифры не завышены?
Тот крутнул черноволосой головой.
— Человек может ошибиться — приборы никогда!
— Химические анализы подтверждают данные радиометров, Ян Зигмундович, — вставила Вика.
— В целях известной перестраховки они даже немного занизили цифры, — сказал Виктор Степанович. Он тоже был тут, именно ему скоро предстояло во всю ширь развернуть большую стройку. — На самом деле запасов гораздо больше. Когда закончим строительство — они завалят совхозы удобрениями.
— Конечно, завалим, голова! — прогудел Байгильдин, и Вика невольно рассмеялась.
— Что ж, так и запишем, — Стырне тоже улыбнулся и закрыл планшет с картой месторождения. — Пошли дальше, товарищи.
На склоне огромного гольца, уходящего лысоватой вершиной за низкие тучи, шурфы били сплошной задиркой, то есть без соблюдения определенных интервалов. На этот голец, названный Каскадным, разведчики возлагали особую надежду. Сейчас им хотелось нащупать рудное тело и, оконтурив его в присутствии начальства, рассеять последние сомнения.
Этого очень хотел и сам Ян Зигмундович. Ему показалось, что рабочие слишком копошатся, выбрасывая из выработок едва ли по горсточке породы. Однако грунт был действительно тяжелый — сплошной конгломерат.
— Что, малый, намахался обушком? — шутливо сказал Стырне выглянувшему из ямы худощавому пареньку.
— Что там обушок — лом не берет, — ответил тот, выбросив с пол-лопаты породы.
— Может, мало каши ел? Ну-ка, вылазь оттуда, Добряков.
Тот повиновался без особой охоты. Ян Зигмундович задорно подмигнул спутникам, сбросил пыльник и с неожиданной для своего возраста легкостью спрыгнул в шурф. Переглянувшись, примеру шефа последовали остальные. За инженерами, дымя сигаретами и самокрутками, наблюдали не без ревности молодые шурфовщики.
— Вот как надо вкалывать, понял! — Бабасьева едва видно было из ямы, но грунт он выбрасывал полной мерой.
Стырне, лет пятнадцать не бравший в руки горного инструмента, с наслаждением долбил, выворачивал ломиком, выбрасывал на поверхность неподатливую породу. Кисловато пахло сырой известкой и потом.
Что-то подстегивало Яна Зигмундовича изнутри. Интуиция, что ли? По едва приметным признакам он уже знал, что здесь геологи, как говорится, напали на жилу, под слоем обломочных пород пойдут сейчас коренные отложения мезозоя, а там... Ян Зигмундович с сожалением подумал о том времени, когда отрицал наличие фосфоритов в тайге. Видно, он тогда сильно раздражал подчиненных.
Мысли перекинулись на Вадима. Он часто думал о нем и потому, что его любила дочь, и потому, что самому Стырне был духовно близок этот цельный, сдержанный человек. Его обреченность — не слишком ли дорогая цена за открытие?