Сосредоточиться на книге не вышло, каждую страницу приходилось перечитывать по несколько раз, а смысл так и не достигал разума, болтаясь где-то в воздухе. Отложив книгу, решила пройтись, дать мучающим мыслям ход. Хоть Тирива и подвесила интригу, заставив меня жаждать продолжения, я думаю совсем не об этом.
Чужие истории тем и хороши, что ты переживаешь, сочувствуешь, но далеко в душу всё рассказанное не попадет, ты не можешь углубиться в переживания не потому, что чёрств, а оттого, что наш разум – поистине многогранен, он не позволяет нам дотошно следовать за чужими болями и горестями, всецело отдаваясь им. И это хорошо. Именно это уберегает нервную систему, не дает нам взять на себя больше, чем сознание может выдержать.
Пару недель назад подобное объяснение показалось бы мне чудом или бредом. Нервная система? Разум блокирует? Мозг многогранный? Но не теперь.
Мало приятного гулять по дворцу, в котором на каждом углу рассованы кошмары, надолго меня не хватило, забрела в один из залов, дверь оказалась приоткрытой, никто меня не остановил.
Зал оказался двухэтажной картинной галереей с выходом во внутренний зимний сад под стеклянным куполом. Никаких иллюзий здесь нет, именно это толкнуло меня остаться пока здесь. Несмотря на отсутствие камина, здесь тепло, света мало, но картины рассмотреть удается.
Я прохожусь вдоль одной из стены, разглядываю сцены эпичных сражений и невероятной красоты пейзажи, каждая новая картина прелестней предыдущей. И в то же время, мне удается понять, что все их писал один мастер.
Подхожу к лестнице, оглядываясь вокруг, вдруг замечаю, что пол – это огромное зеркало, отражающее в себе всю галерею. Не скоро еще мне предстоит привыкнуть к чудесам дворца. Решив повременить со вторым этажом, я ухожу в сад. Мгновение тишины, и мне удается насладиться этим мгновением, вдохнуть полными легкими, прикоснуться к зеленым листьям, наполненными живительным соком. Все растения в саду лекарственные, мне о них не слишком много известно, но алоэ и пастушью сумку узнает любой дурак.
Что-то, словно в компасе стрелку, тянет меня обратно к картинам, стук каблуков разносится эхом по залу, я останавливаюсь напротив картины, изображающей городскую площадь. Табличек нет, поэтому не так-то просто определить город.
На площади суета, люди движутся потоком, кто-то разглядывает предложенные торговцами товары, кто-то спешит по своим делам с крайне недовольным лицом, несколько женщин стоит около фонтана, еще две сидят на изогнутой по форме фонтана лавке. Они смеются. Жизнь в городе кипит, это чувствуется даже через полотно.
На другой картине горы. Белоснежные вершины торчат высоко над зеленой каменистой местностью. Здесь все внимание уделено именно горам. Я почти верю, что смотрю не на картину, а в окно. Справа сбоку часть зубчатой скалы и, если хорошенько присмотреться, можно разглядеть на ней человека, смотрящего вдаль. В горы.
Мне удается найти не картину, а эскиз, нарисованный карандашом с множеством пометок. На листе размером с полноценную картину в человеческий рост, изображено семь чертежей замков. Все конструкции разные, четыре из них донжоны, остальные кажутся менее оборонительными и более сказочными, что ли. Рядом с чертежами картина с безликим воином, вместо лица пустой овал головы.
– Крепость-призрак гораздо интереснее, миледи.
Я истошно вскрикиваю и ударяюсь спиной о стену, развернувшись лицом к говорящему в прыжке. Поразительно, что может творить страх. Не помню еще себя такой ловкой в платье.
– Неужели я такой страшный? – Мужчина корчит дурацкую улыбку и усмехается.
Какое-то время мне требуется, чтоб прийти в себя и понять, что я в безопасности, угрозы нет. Наверное. Но я обязана убеждать себя в этом, чтобы окончательно не сойти с ума.
– Прошу прощения, – удается мне выдавить сконфужено. – Не ожидала здесь кого-то увидеть.
– Крепость-призрак. Фортелорс. Посмотрите, – мужчина указывает рукой на картину за своей спиной, он отворачивается, стукая по полу-зеркалу подбитыми каблуками, приближается к крепости и мечтательно вздыхает. – Говорят, немногим удалось ее увидеть, но этому художнику определенно повезло.
– Я не слышала, как вы подошли.
Мужчина оборачивается и игриво подмигивает мне. Что-то в нем странное, немного даже шутовское. Его манера держаться, его голос, меняющийся в зависимости от серьезности сказанного.
– Неужели? Должно быть вы замечтались о чем-то. Или, – он движется ко мне плавно, размеренно, ухмылка становится донельзя шутливой и странной, растягиваясь почти на все лицо. – Или о ком-то?