— Посмотрите, — сказал я ей, когда она вышла, — разве вы когда-нибудь находили такие? И знаете, где я их нашел?
Я смотрел на нее и улыбался, хотя все дрожало во мне.
— Примерно, — сказала она.
— То есть как — примерно?
— Вы были похожи на жулика, — сказала она. — Там, на поляне…
Она сказала это и покраснела, потому что ей, наверно, стало стыдно за меня. Но она была великодушна и добавила с улыбкой:
— Когда собирали грибы, когда подкрадывались… И когда улизнули… Странно!
— Ну да, — сказал я, чувствуя, что не хватает воздуха. — Ну да… Там как раз… Там я наступил на гриб и… боялся, что еще раздавлю.
— Чудесные грибы, — сказала она.
— Да, — сказал я. — И пахнут особенно… Белый гриб, он особенный… Запах у него… особенный…
Пристыженный и злой, я унес эти пахучие грибы в свою комнату, бросил их на кухонный столик и выругался беззвучно.
Со дня на день я откладывал свой отъезд, рано уходил из дома с этюдником и писал пейзажи. Писал ольху над речкой, свинцовые ее ветви и отражения в воде, писал ржаное поле и крыши, деревни и облака — и был доволен собой.
Я не думал о своей соседке, избегал теперь встреч, и мне было легко, точно я выздоровел. И только мать Юльки, седая женщина с извечной папироской во рту, смущала меня своим пристальным взглядом и подозрительностью: видно, принимала меня за человека опасного, за возмутителя, так сказать семейного спокойствия и, возможно, презирала меня. А я с ней вежливо здоровался всякий раз и даже говорил порой что-нибудь о погоде, хотя она и не отвечала мне тем же.
Я много работал, пытаясь наверстать упущенное, у меня скопились удачные этюды, и я подумывал о выставке, которую можно устроить в институте.
Август подходил к концу, а вместе с ним и мой отпуск. И опять у меня было такое ощущение, что я не успел ничего сделать за короткий месяц, что все опять прошло в спешке и что на будущий год… Я думал о будущем годе, и мне казалось, что именно в том году все будет иначе…
С неясными такими мыслями о будущем я возвращался однажды с этюдов. Уже смеркалось. Я торопился. Впереди еще был глубокий овраг, заросший бузиной. Овраг этот и днем бывал мрачен, а в сумерках он мне казался бездонной пропастью, вместилищем всех земных гадов. И несло оттуда колодезным холодом. Я возвращался лесом. Дул прохладный и сырой ветер. Я долго сидел над рекою, и теперь на ветру меня знобило. Было тревожно на душе. Я мечтал добраться скорее до дома, согреть чаю и напиться горячего. Мерклый лес шумел угрюмо и монотонно. После дождя дорога была скользкой, и идти было трудно.
Наконец я увидел раскидистый дуб. Он казался бурым в сумерках и шумел ворчливо и рассерженно. Я шел под его огромными ветвями, и чудилось, будто это не дуб, а разбуженный мной великан, который может сейчас схватить меня за шиворот, поднять и швырнуть в гнилую пропасть, в тот овраг, над которым стоял этот дуб-великан.
Мне стало страшно, и я, смеясь над своими страхами, ускорил шаг, а когда дорога, сузившись, пошла под уклон, побежал… Я разогнался и, не в силах уже остановиться, с трудом сохраняя равновесие, промчался по темному дну оврага и с ходу вбежал на другой его склон… И когда я уже потерял инерцию, когда, запыхавшись, выходил наверх, впереди в потемках мелькнул человек и скрылся за стволами. У меня все подобралось внутри, но в тот же миг человек снова показался, и я с облегчением понял, что это была женщина и что она еще больше, чем я, напугалась, слыша мой бег.
Я шел следом и старался насвистывать, чтобы не пугать эту одинокую, торопящуюся женщину. Мне не удавалось это насвистывание, я задыхался, и выходило у меня смешно. Я не хотел догонять ее, и так мы шли на расстоянии друг от друга, чувствуя друг друга, как чувствуют, наверно, летучие мыши… Я порой терял ее за деревьями, но потом опять вдруг видел. Она шла очень быстро, но и я не отставал. Мне тоже надо было торопиться… И странно, ее присутствие успокаивало меня. Я даже согрелся.
Она была в красном платье и растворялась в потемках, только ноги ее мелькали. Перед полем дорога резко поворачивала вправо, и там, за поворотом, было еще светло. Она скрылась за деревьями, и потом, когда я вышел в поле, я увидел опять женщину в красном… Она стояла и дожидалась меня. И когда я увидел, что она остановилась, обернувшись ко мне лицом, я понял, что она дожидалась меня, и что я подхожу к ней, один на один, на грани тьмы и света, поля и леса… Странное чувство!
До нее оставалось не больше тридцати метров… И все во мне вдруг ослабло… Опять я словно из воды выволакивал свое усталое тело.
И вдруг я понял, что меня дожидается на дороге Юлька. Потом я понял, что я ошибся… Был уверен и ошибся…