Но через полчаса он снова беснуется над своим детищем, затеял еще что-то, протягивает нити над коконом, прикрепляя их к краям листика. Они прямы и натянуты, как струны на арфе, и, наверное, из-за этого листик слегка вогнулся. Нитей же все больше и больше, а листик постепенно сдается, складывается вдоль, почти совсем сомкнулся краями, образовав уютную каморку над коконом. Не беда, что нижние нити провисли. Они выполнили свое назначение, и паук убирает их.
Кончил, наконец, паук трудиться, отдыхает. Теперь-то уж, наверное, не будет меня отвлекать!
Но я ошибся. Неуемный строитель, такой быстрый и юркий, принялся за другую работу — начал сворачивать самый кончик листа. Вскоре из него получается небольшая трубочка, в нее и забирается хозяин жилища и, наверное, надолго. Здесь он будет сторожить детище, а сейчас, утомленный, спит.
Я трогаю карандашом оплетенный кончик листа — из него стремглав выскакивает паук, падает на землю и отбегает в сторону.
«Зачем было попусту беспокоить труженика? — досадую я на себя. — Как он теперь обратно найдет путь в свое жилище?»
Но тревога напрасна. Ветер шевелит травами, от них скользят по земле тени, и видно, как к тому месту, куда скрылся паук, тянется, сверкая, паутинная нить.
Испуг маленькой матери недолог. Она мчится обратно, ловко взбирается по паутинке, быстро, на ходу свертывает ее в клубочек (зачем оставлять после себя следы?), а потом, добравшись до листика-домика, его съедает.
Не пропадать же добру попусту!
Жара еще сильнее, солнце еще ярче, и тень от лоха, в которую я спрятался, кажется, чернеет больше. Немного досадно, что паук отнял столько времени. Но я успокаиваю себя: все же между делом удалось подглядеть за ним и открыть маленький секрет его жизни.
Пыльная, белая, бесконечная дорога, жаркое солнце, высокие сухие травы. В ритм шагам поскрипывает полевая сумка, звякает морилка о лопатку. И так давно, этот ритм шагов.
Иногда по дороге пробегает черная оса-помпилла с убитым пауком, мечутся муравьи-бегунки. По дорожной пыли всюду следы: гладкая извилистая полоска — проползла змея; короткие закорючки и посредине тонкая линия — пробежала ящерица; странные, собранные в кучки запятые, все в разные стороны — ковыляла жаба; мелкий узор из нежных штрихов и полосок — прополз какой-то жук. А вот на самой середине дороги сидит неподвижно большой серый слоник с длинным хоботком.
Жив ли он? Я поднимаю жука, рассматриваю в лупу. На него это не производит никакого впечатления. Он все также недвижим, но его конечности гибки, в ногах чувствуется сила, усики едва-едва трепещут.
И снова ритм шагов и поскрипывание полевой сумки. Теперь по пыльной дороге нас двое — я и слоник.
— Да перестань притворяться! — говорю я своему пленнику.
Подбрасываю его в воздух, поглаживаю по спинке, расправляю цепкие ноги. Но слоник по-прежнему ко всему равнодушен, его черные глаза невыразительно и тупо смотрят на окружающий мир.
По самой средине дороги копошатся муравьи-жнецы, выскакивают наружу и, покрутившись, заползают обратно. Еще недавно было пасмурно, прохладно, жнецы работали, а вот сейчас печет солнце, и кто выполз наверх, спешит обратно в прохладное помещение. Муравьи, такие опытные сигнализаторы, на этот раз не сумели сообщить всем, что солнце вышло из-за тучи и опалило жаром землю. Или, быть может, это только одни неугомонные? Интересно бы посмотреть, сколько времени будет так продолжаться? Но путь еще далек, пора проститься со слоником и прибавить шагу. Я кладу его у входа в муравейник.
Жнецы мирные вегетарианцы и равнодушны к насекомым. До слоника нет никому никакого дела, но он зачуял муравьев. Куда делось притворство и сонливость! Затрепетали усики, вздрогнули лапки, зашевелились ноги, лихорадочно замахали в воздухе. Жук перевернулся и помчался во всю прыть прочь от мнимой опасности. Да так быстро, не уследить глазами.
Вот так обманщик!
В рюкзаке в котелке остатки пшенной каши. Не дать ли муравьям? Каша — отличное угощение. Скоро возле нее — масса жнецов. Для всех нашлась работа — тащить добычу домой. Будто поняв причину суматохи, наверх выползла приживалка муравьев, большая волосатая личинка жука-кожееда. Добралась до каши и впилась в нее челюстями. Видимо, не сладко ей жилось в голодающем муравейнике. Но как она поняла муравьиный язык и узнала, что наверху богатая добыча?
По ветру летят жуки-нарывники и часто садятся на меня. Жуки надоели. Я беру одного и бросаю на кучку муравьев. На этот раз жука сразу заметили, скопились возле него, стали щупать усиками, хватать за ноги челюстями. Жук испугался, скрючился, замер, притворился мертвым. Большеголовый солдат, старый и бывалый, стукнул его челюстями и резко отпрянул в сторону; снова приблизился к жуку и опять повторил то же, продемонстрировал перед всеми отвращение к нарывнику. Это был своеобразный сигнал, который можно было перевести на человеческий язык словами: «К еде не годен!»