Позже, когда через несколько лет я встретил ее в Москве и спросил, как она ухитрялась скрываться от меня, Таня, смеясь, рассказала, как она ныряла в темноту из толпы девчат и мчалась сначала не в сторону дома, куда я ожидал, что она побежит, а потом летела домой. В спальне с трепещущим от бега и волнения сердцем радостно смотрела в окно, как я кручусь у крыльца, поджидая ее.
- Зачем ты убегала? – спросил я.
- Мне было всего тринадцать лет. Я стеснялась, переживала первые твои прикосновения, которые меня пугали. К этому подмешивалось смущение из-за проявленного ко мне внимания. Мне было неловко и неудобно перед подружками.
Она рассказала, как однажды через бабушкин сад убежала от меня в огород и спряталась в овсе, как дрожала, сидя в нем, от страха, прислушиваясь к ночным шорохам, а потом, трепеща от ужаса, пробиралась через ночной темный сад с его таинственными непонятными звуками. За каждым кустом ей мерещилось что-то страшное и неведомое.
Осенью я уехал из деревни по комсомольской путевке строить газопровод «Средняя Азия – Центр». Помнится, зимой я примчался со стройки в Масловку на несколько дней. Таня училась в восьмом классе в соседней деревне Киселевке, жила там на квартире у родственников. Мне нестерпимо хотелось увидеть ее, и я уговорил двух своих деревенских приятелей сходить вечером в Киселевку, в клуб, за четыре километра. Из той прогулки мне навсегда врезались в память два ярких момента. Явственно вижу сейчас, как мы, втроем, идем лунной ночью напрямик по полям, по плотному снегу. Полная луна ослепительно освещает девственно чистый снег, который поблескивает искорками и бодро хрустит под нашими ногами. Мы молоды, оживлены, в предвкушении веселья в киселевском клубе. И предвкушение нас не обмануло. Не знаю, запомнили ли мои приятели тот вечер, а у меня до сих пор стоит перед глазами, как я танцую с Таней, как она касается меня своими руками, вызывая в моей душе незабываемые упоение и блаженство.
Я обхожу клуб, смотрю в сторону темневшей при лунном свете избы Таниных родителей. Старый дом глядит в сердце моё и манит к себе! Зачем? Нет ответа. Я тихонько бреду мимо здания бывшей школы, мимо угрюмого притихшего бывшего магазина к старому дому с заколоченными окнами. Останавливаюсь возле сгорбившегося крыльца, смотрю на забитое досками окошко, из которого некогда наблюдала за мной Таня, и вдруг как тогда пятьдесят лет назад щемит сердце, начинает колотиться в груди беспокойно и тяжко. Я шумно вздыхаю. Возле соседской избы просыпается, ворчит пес, услышав меня. Он старый и смирный.
За избой, возле которой ворчит пес, был дом моей бабушки, не дом, а полуземлянка с земляным полом. Я смутно помню его всегда темные без окон сени, одну комнату с маленькими окошками под самым потолком. Мама рассказывала, что, когда мне было четыре года, а Таня только родилась, мама по пути к свекрови заходила со мной по каким-нибудь своим делам к Таниной матери. Они разговаривали, а я качал в люльке новорожденную крошку, не подозревая, что, повзрослев, эта девочка станет причиной многих моих бессонных ночей и сладостных мучений. Я не помню, как качал маленькую Таню, но со слов матери отчетливо вижу в своем воображении, как четырехлетний мальчик с нежностью качает в люльке, подвешенной за кольцо к дубовой притолке потолка, свою первую и последнюю любовь.
Потом была армия. Провожали меня из Масловки в мае. После шумного застолья в саду под цветущими деревьями при ярком солнце захмелевшие родственники и друзья пешком отправились за деревню на бугор, где всегда прощались с покойниками и парнями, призванными в армию. По пути к провожающим присоединялись односельчане. Пришла и Таня с подругами. Помнится, перед тем, как лезть в кузов машины, которая увезет меня в райвоенкомат, я осмелился, был под хмельком, подошел к Тане, хотел поцеловать ее на прощанье, но она уклонилась от поцелуя, спряталась за подругами.
После армии были новые стройки, заводы в разных городах большой страны. Но Таня почему-то не покидала моей души. Когда я ненадолго заскакивал в деревню, навестить мать, Тани в Масловке уже не было. Она жила в Москве.
Постояв, возле старого Таниного дома, я направляюсь на мост через Алабушку, где в дни нашего детства была плотина с трубой, которая торчала из плотины метра на два над рекой. Вода из трубы с шумом падала с высоты в реку, вырыв бучал, небольшое озерцо, в котором мы ребятишки любили купаться в жаркие дни. Радостно визжали, заскакивая под шумный водопад из трубы. Была среди нас и маленькая Таня, которую я почему-то выделял среди других ещё в те детские годы. Теперь там бетонный мост. От плотины не осталось и следа. Я передумываю идти на скучный мост, который построили после того, как я уехал из деревни. Никаких чувств он во мне не вызывает.