В районе стоял весь транспорт. Если и выходили машины из станиц, из МТС, то целыми колоннами, впереди пускали мощные тракторы, пробивали дороги к фермам, к зимовкам, где, окруженные снегами, чабаны, доярки, зоотехники жили, как в осаде.
— Ну как, проедем, Александр? — спросил Еремин у шофера, с сомнением взиравшего из-под козырька белой заячьей шапки на изрезанную впереди хребтами сугробов дорогу.
— Нужно проехать, — коротко и сурово взглянул тот на Еремина и переключил скорость.
Врезываясь с места в сугроб, вездеход забренчал цепями, снежная пыль искрящимся облаком вспорхнула и поплыла над дорогой. Снег зашипел под колесами, как песок.
Не раз за эту дорогу Еремин вспоминал хорошим словом тех инженеров и рабочих, которые сконструировали и сделали на большом заводском конвейере специально для райкомов, колхозов и совхозов эту незаменимую и безотказную в условиях степного бездорожья машину. Все «Победы», «Москвичи» остановила эта зима, а вездеход, как жук, полз вперед, расталкивая сугробы. Впрочем, надо было отдать должное и фронтовой многоопытности шофера Александра, который умел провести машину там, где она, казалось, уже ни за что не должна пройти, не столько придерживаясь кратчайшей дороги, сколько выискивая обдутые ветром склоны балок и курганов, всякие голызины и поля обледенелого снега, где можно было проехать без особого риска увязнуть. Приходилось, конечно, и вылезать из машины, браться за лопаты, но не слишком часто.
Так они доехали и до широкой колеи, проложенной гусеницами трактора и полозьями больших саней по снегу. Свежая, сверкающая под солнцем колея выворачивалась на дорогу, к телеграфным столбам, от черневших справа, в глубине степи, скирд и уходила к станице Тереховской, куда держал путь Еремин. Трактор прошел, видно, совсем недавно: глубокий след еще не успело запорошить снегом. Снежная дорога впереди была местами притрушена сеном. И внутрь машины внезапно просочился морозный запах степного сена и на какое-то мгновение победил запах бензина.
Еремин догадался, что трактором возят сено на ферму. Вскоре доехали по дороге и до двух больших возов сена, бело посоленных сверху снегом, — не возов, а целых стогов на полозьях. Они остановились в неглубокой лощинке, впереди них, вокруг трактора, суетились с лопатами фигуры в тулупах, в валенках и в шалях. Даже трактор не везде мог пробиться сам по этой дороге.
Еремин сделал знак Александру остановиться, выпрыгнул из машины на дорогу, поздоровался. За всех ему ответила крупная женщина, одетая легче других — в короткий мужской полушубок, серый платок и юфтевые сапоги. Полушубок у нее был — расстегнут, — несмотря на мороз, ей, видимо, было жарко. Пар так и валил от ее большого разгоряченного тела. Лопатой она отбрасывала снег от гусениц трактора.
— Наделала зима хлопот, — чтобы как-то заговорить, заметил Еремин.
— Зима? — разгибаясь, посмотрела на него женщина серыми, как-то дерзко и своевольно расставленными глазами. — Это у нашего председателя Черепкова в голове зима. С осени уши ему прогалдели сено к ферме подвезти, так нет, — мол, это завсегда успеем. Он-то сейчас в тепле заседает, а вдовы — вози. — И она снова стала яростно отшвыривать лопатой снег от трактора.
Только после этих ее слов Еремин обратил внимание, что среди прокладывающих трактору дорогу по снежной степи все, исключая тракториста, были женщины. Обвязанные шалями лица женщин пылали на тридцатиградусном морозе, брови и ресницы залохматели инеем.
— Где же ваши мужчины? — спросил Еремин.
— Портфели стерегут, — продолжая отбрасывать снег, кратко ответила женщина.
— Что-о? — не понял Еремин.