— Я надеюсь, что Вы не ставили целью лишить меня жизни, но это даже не столь важно. Ужас в том, что Вы ушли, оставив беспорядок! Наука способна развиваться и приносить плоды только в условиях строжайшей дисциплины. Из хаоса может родиться только хаос…
В конце концов, выдав свою норму наставлений, и после того как Эло торжественно пообещал «пересмотреть свою жизненную позицию, не дожидаясь полного морального растления», Грязный Гарри его отпустил. За дверью Эло ждал Файдер. Он стоял, скрестив на груди руки, и хрустел чем-то вкусным.
— Живой? Ну и хорошо. Вот, возьми конфетку. Я только что со всеми расквитался. Твою работу по «культуре» при мне проверяли — там всё в порядке. Так что можем спокойно валить отсюда. Теперь мы свободны до следующего понедельника.
— Это радует. Одно плохо — речевой центр у нашего Гарри не пострадал. А как было бы замечательно! — мечтательно сказал Эло. — А теперь говори, что случилось.
— Ты это о чем?
— О том, что тебя терзает какая-то не очень хорошая мысль. У тебя глаза такие… зеленые-зеленые… когда ты чем-то обеспокоен.
— Правда? Завтра же покупаю контактные линзы. Черные. Или лучше красные в полосочку — очень выразительно, — Файдер засмеялся, но как-то невесело, и потом сказал, открыв ногой дверь на улицу: — Дети Света в городе. Этот райский десант начинает напрягать. В последнее время они что-то зачастили. А в таком количестве, как сейчас, их никогда не было. И мне это очень не нравится…
Они прошли институтский парк, и вышли на площадь, от которой была пара минут ходьбы до дома Файдера, и остановились, увидев группу из полусотни человекоподобных существ, одетых в длинные одинаковые белые балахоны.
Файдер презрительно ухмыльнулся.
В это время крылатые существа выстроились полукругом в центре площади и запели что-то торжественно-печальное. Эло обернулся в сторону одного из главных проспектов города, который хорошо отсюда просматривался, и тут даже присвистнул от удивления:
— Смотри! Как будто молочный завод взорвали!
Картина действительно была впечатляющая: светловолосые существа в белых одеждах шли сплошным потоком, растянувшимся на несколько километров. Каждый в этом потоке пел свою проникновенную призывную песнь о спасении души и милосердии к ближним. Тут этот ангельский поток начал редеть по центру, расступаясь, и на передний план вышел лимузин. Он неторопливо пересек площадь и остановился перед входом в здание Администрации. Крылатая толпа затихла.
Из лимузина вышел высокий стройный блондин в белом приталенном костюме, без крыльев.
У него были длинные прямые волосы и бледное лицо без возраста, а его голубые глаза были полны вселенской любви и сострадания. Он одернул манжеты, взял серебристый кейс и решительно направился к входной двери.
— Ого, политическая элита в лицах… К чему бы это, Файдер?
— Не знаю, но что-то мне подсказывает, что ни к чему хорошему.
Через несколько минут блондин сидел за массивным столом из оникса в кабинете губернатора и сверлил взглядом стоявшую у окна делового вида даму, которая держала руки в карманах брюк и смотрела на ангельское шествие.
Подчиненные называли эту даму всеобъемлющим словом "Мамочка".
— Я вас не понимаю, — сказала она, не оборачиваясь. — К чему эти демонстрации? Плановый визит был всего три месяца назад. Зачем вы опять нас радуете своим обществом?
— Очень жаль, что, погрязши в мирских заботах, вы не слышите глас вопиющих о спасении, — блондин говорил медленно, с заботой в голосе, как если бы уговаривал несговорчивого больного выпить лекарство.
— Это кто же вопиет?
— Народ.
— Какой народ? Что Вы плетете? — она отошла от окна и теперь расхаживала вдоль стола. — За восемнадцать лет ни одной жалобы.
— Жизнь стала совершенно бездуховной…
— Ха! Упрекать Ад в бездуховности, по меньшей мере, странновато.
— Я говорю о людях. Смирение, милосердие, вера, кротость и воздержание превратились в бесполезный придаток, мешающий жить в современном мире. Люди разучились молиться. Человечество теряет веру!
— Если я узнаю, что кто-то из моих подопечных отгоняет людей дубинами от церкви, — приму меры.
Она, наконец, села напротив блондина и тихо сказала:
— Не морочьте мне голову. Вы прекрасно понимаете, что к духовному упадку земных наших братьев мы никакого отношения не имеем.
— Покаяние за содеянное вообще вам не свойственно, — блондин умильно улыбнулся и открыл кейс. — Если Вы не против, я ознакомлю Вас с некоторыми интересными документами.