На меня накинули тонкое казенное одеяльце и повели в неизвестные дали. Мы спускались в полутьму подвала и шли длинными узкими подземными коридорами. Казалось, что из каждого черного затхлого угла может в любой момент вывалиться отвратительный мертвец или чудище из самой страшной сказки. Ведь недаром тошнотворный запах из их отверстых пастей преследовал нас по пятам. И только бодрый и непобедимо оптимистичный стук маминых каблуков отпугивал враждебную нечисть, заставляя пристыженно таиться в темноте.
Лишь слабый холодный лунный свет, заключенный в пыльных лампах мерно-утешающе жужжал, указывая нам путь к спасению. Мамины каблучки цокали по каменному полу, а я бежала за ней. Ноги, отвыкшие от долгой ходьбы, словно онемев, слушались плохо. Я задыхалась, но не смела жаловаться.
Наверное, так же чувствовала себя отважная Дюймовочка, сбегая из-под надзора ушлой тетушки Мыши и несостоявшегося супруга Крота в другой, свободный мир эльфов, полный солнечного воздуха, цветов и любви. Пугающими сумрачными ходами стремилась я на неведомый праздник, который даже не могла себе представить. Нет, я, конечно, бывала − и не раз − на детсадовских утренниках, коим предшествовала изнуряющая жесткая муштра, словно нас готовили к военному параду. Но изученный сценарий шел по раз и навсегда установленному порядку: танец снежинок, наряженная в морозного деда воспитка, отчего у псевдо-старика каждый раз выпирал женский бюст, извечное «елочка, зажгись», одни и те же зазубренные стишки за конфету. Отвращение к обязаловке корпоративных празднеств выработалось во мне чрезвычайно рано, и ровно тогда же я научилась ловко изображать дежурную радость, чтобы не расстраивать руководителей.
Но вот только сейчас, наверняка, будет нечто совсем иное, совсем настоящее. Ведь невозможно же в самом деле из такого-то жуткого подземелья вынырнуть и попасть в знакомую, пропахшую молочной кашей рекреацию подготовительной группы.
Однако я жестоко ошиблась. И затрапезный актовый зал, и закутанная в блестящую мишуру елка, и набившие оскомину песни с прибаутками – все было удручающе банальным.
Первое, что я увидела, – непроглядный забор из человеческих спин. В ближнем круге стояли дети, тесно окружившие елку, а в дальнем − взрослые, зорко следящие за своими чадами и беспрестанно дающие советы: «Громче говори! Ближе к елке подойди! Корону поправь!» Стульев, как в садике, никаких не было, ни больших для пап и мам, ни маленьких для ребят.
У елки суетились две сумасшедшие тетеньки: одна изображала снеговика, вторая, жутко раскрашенная, была в образе Бабы Яги. Снеговик, точнее снежная баба, о чем-то энергично спорил с чумазой каргой, призывая зрителей активно участвовать в выяснении их отношений. Из нарочитых гортанных реплик, обращенных почему-то не к друг другу, а в толпу, я поняла, что лесная отшельница украла мешок с новогодними подарками. Было не совсем понятно: на кой ляд он ей сдался, ежели старая канибалка во всех сказках пытается закусить заплутавшими в лесу детьми или добрыми молодцами.
Мама уверенно вытолкнула меня в «детский» круг, мне пришлось нехотя покориться произволу, хотя с удовольствием бы сейчас забилась в дальний угол, закрыв глаза и уши от творящегося вокруг хаоса. Я оказалась рядом с двумя нарядными девочками в пышных красивых платьях с рюшами. Обе они, видимо, были принцессами, потому что на одной был сверкающий голубой парик из дождика, а голову второй украшала почти настоящая корона из золотой фольги.
Девочки, скептически меня оглядывая, задорно шушукались и посмеивались. Вдруг коронованная особа спросила меня, то и дело зыркая на подругу хитрым прищуром:
– А ты почему в пижаме? У тебя что, нормального платья нет?
– Это не пижама, а костюм поросенка, – пояснила я.
– Кого? Поросенка?! – дуэтом переспросили принцессы и прыснули от смеха.
Я надвинула маску, чтобы спрятать свои горящие пунцовые щеки. За этим картонным щитом стало гораздо легче. Если опустить глаза, то можно оказаться в теплом сумраке, пахнущем канцелярским магазином, а если взглянуть на мир через маленькие круглые дырочки, то можно успокаивать себя тем, что никто не видит лица, а значит и меня, вроде бы как, и вовсе здесь нет.