Нежданно-негаданно в воскресенье за мной приехала бабушка, моя вечная спасительница. Медсестра удивленно вопрошала:
– Как же, ведь ее хотели в понедельник забрать вместе с выпиской.
– Сами пускай бумажки свои забирают, – под словом «сами» бабуля, видимо, имела в виду моих родителей, коих изначально считала «непутевыми». – А то ишь, занятые шибко! Ничо-ничо, а мы щас с тобой, доча, домо-ой поедем!
На прощание я передала медсестре рыбку с вплетенными в ее полупрозрачную «прическу» сверкающими нитями и попросила передать мальчику Олежке из второй палаты. Девушка понимающе кивнула.
В тепло натопленном добром дедушкином доме меня ждали блины с начинкой, пушистая сибирская кошка Мома и долгая психологическая реабилитация. Словно узник какой-то специальной тюрьмы для непослушных детей, я долго не могла привыкнуть к обычной жизни, к ласковому обращению, неусыпному бабулиному вниманию и рассказам про «ранешнюю жись»:
– Ты ж малюсенькая родилась, недоношенная, всего два килограмма. Думали – вообще не выживешь. Уколы какие-то страшные тебе в голову делали. Ой, беда! Зато разговаривать ты так рано начала, да сразу так складно, что люди пугались. А щас-то вообще – любо-дорого! Кукла ты моя каменна!
– Бабушка, а кто такая каменная кукла? Хозяйка Медной горы, что ли?
– Да, это как статуя мраморна, краше которой нет никого. Только любовацца не дыша и всё.
Однако такое сравнение, что, по бабулиному замыслу, видимо, должно было меня подбодрить, на самом деле только напугало. Я несколько раз видела скульптуры в парке. У голенастых горнистов и пионерок были пустые белые, совершенно мертвые глаза и отбитые носы. Я не хотела быть статуей, пусть даже и мраморной. В своих детских мечтах я была то феей, то русалочкой, то жила в джунглях вместе с Маугли, а еще всегда была отчего-то уверена, что могу летать и когда-нибудь обязательно улечу отсюда далеко-далеко. Видя мое смятение, бабушка привела свой извечный, безотказно работающий мотивирующий аргумент:
– Ты ж на отца похожа, значит, счастливая будешь!
Счастье случилось тем же летом, душным и не по-сибирски жарким. В самом конце июля родилась сестренка, которую я назвала Ниной, и семейство беспрекословно со мной согласилось. Ее рождение переполошило весь роддом, медперсонал ходил смотреть на нее словно на чудо, столь необыкновенно красивой девочки там еще никогда не рождалось. Нина появилась на свет с пышной шевелюрой, длинной, почти до середины спины. Светло-пепельные волосы отливали голубым и стояли, словно сумасшедшая родительница сделала новорожденному ребенку начес. Помнится, когда малышке стукнул годик, одна нервная старуха, увидев этакое диво, даже отругала маму на весь автобус. Доказать горластой злюке, что ребенок родился с такой копной, так и не удалось.
Сестренка таращила огромные круглые серебристо-серые глазенки и улыбалась миру, отчего сразу на обеих щеках у нее появлялись очаровательные ямочки. Я полюбила ее с первого взгляда, почувствовав непобедимое кровное родство, которое невозможно разорвать ни временем, ни даже самой смертью. С энтузиазмом, которого от меня никто не ожидал, я принялась нянчиться с новорожденной: качала ее в коляске, держала бутылочку с молоком и рассказывала ей свои сказки. Она смотрела на меня неотрывно, внимательно слушая, и казалось, будто все понимает.
Мама и папа кружились вокруг нее, хлопоча и подскакивая по первому требованию, и я невольно могла сравнить: именно так вращалась вокруг меня жизнь в дедушкином доме и никогда в отчем. К сожалению, мои родители созрели для родительства лишь ко второму ребенку. Ну, хорошо хоть у моей младшей сестры с самого рождения будут нежные и заботливые, а не только строгие отец с матерью. У меня же источниками абсолютной любви были «мама старенькая» и «папа старенький», как с младенчества я называла бабушку и дедушку. Удивительно, что в свои шесть с половиной лет я понимала столь сложные нюансы взаимоотношений.
В том сентябре я пошла в первый класс. К тому времени в моей тайной тетради накопилось уже множество рисунков и сказок, которые я записывала, как могла: о зачарованном острове, о дружбе с озерными русалками, о невидимых детях, что живут в заброшенном доме, о космическом путешествии, которое никак не хотело заканчиваться. Никто на свете, кроме меня и моей сестренки, так и не узнал этих историй.
Со школьной линейки первого сентября я пришла морально опустошенной и раздавленной. В тот день мне стало ясно, что моя жизнь не будет легкой и волшебной, как я себе придумывала. Никто не даст мне заниматься тем, чем я хочу. Пытку «фигурным» заменит рутина обязательного среднего образования, которую потом сменит еще что-то гораздо более страшное и ответственное, а мои сказки навсегда останутся чем-то ненужным и совершенно лишним. Примерно тогда и приключился со мной странный случай, который и по сей день не могу забыть.