Среди книг, что мы взяли в библиотеке, врезалась в память одна в зелено-черных разводах на обложке, на пористой желтоватой бумаге. Называлась она «Сказка о заводной лягушке» и принадлежала перу Василия Нечунаева, классика алтайской детской литературы. Папа поставил сложную задачу и решил во что бы то ни стало научить меня чтению до поступления в первый класс. Я уже и тогда могла читать простые слова по слогам, но в мини-поэме про лягушку каждый раз натыкалась на совершенно непреодолимые преграды из малопонятных терминов, таких как: пучеглазая, понарошку, из заграницы, земноводные. К каким только ухищрениям ни пришлось прибегнуть бедному папе, чтобы заставить меня продираться сквозь темный и дремучий стихотворный лес.
Эх, как же хорошо было раньше, когда он брал в руки книгу и, например, читая сказы Бажова, начинал изображать всех персонажей, меняя под них голос и мимику. Это был настоящий моноспектакль. Так, проигрывая передо мной сказку «Каменный цветок», он не только озвучивал героев, но и пел за хор, как на одноименной пластинке, «Чудится – не чудится, хозяйка идет…» Сердце замирало от надвигающейся волнующей атмосферы почти настоящего театра, несмотря на то, что и книга и пластинка были уже выучены почти наизусть.
С самостоятельным чтением дело обстояло гораздо хуже. Продвигались мы медленно. Самым трудным было преодолеть первые строки, особенно не давалось словечко «неправдашней», смысл ускользал от меня, а буквы разбегались:
У меня была игрушка –
Пучеглазая лягушка.
Хоть неправдашней была,
Хоть не ела, не пила,
А скакать умела.
Скок-поскок да скок-поскок.
От стола да под порог,
От порога да к столу.
Вдруг присядет на полу
И поглядывает, ждёт,
Кто пружинку заведёт…
Мы читали с папой по очереди, я – две строчки, а он − все остальное на странице. После каждого совместно прочитанного отрывка, выясняли, о чем же там говорилось. Чтобы как-то уже завершить трудоемкий процесс, мне был обещан поход в парк и катание на аттракционах. Худо-бедно, но после трехдневной борьбы мы «победили» нечунаевскую лягушку. Запомнилось сие событие на всю жизнь как преодоление задачи невероятной сложности.
Конечно, в тот момент я и представить себе не могла, что буду тесно общаться с автором первой в жизни прочитанной книги. Вспоминается, как практически каждое мое рабочее утро в качестве помощника руководителя писательской организации начиналось с телефонного звонка классика детской литературы. Скрипучий голос с характерной хрипотцой с энтузиазмом сообщал мне ежедневно примерно одну и ту же «новость»:
– Юля, здравствуй! Вот послушай, какой я сегодня стишок сочинил…
Дальше Василий Маркович, невзирая на мои слабые отговорки, что, мол: «работы много, может, в следующий раз…», начинал с упоением читать свежую потешку про кого-нибудь из наших общих знакомых. Преимущественно героями его произведений становились, естественно, известные в крае писатели. Например:
***
Ваня, Ванечка Мордовин[1] –
Мастер всяческих штуковин…
***
Мы, как только забузим,
Байбузим[2] и байбузим…
Думаю, что эти простенькие стишки-дразнилки понравились бы мне куда больше, чем тот самый первый и самый сложный в моей биографии текст. Поэма живописала трагедию невероятного для моего пятилетнего разума масштаба: заводная лягушка ускакала на настоящее болото, а там земноводная братия во главе с заносчивой Жабой Жабовной отвергла несчастную мигрантку. Уже тогда мне, малолетке, хотелось читать другую книгу − о волшебных приключениях, о какой-то невероятной верной любви. Да, прав мой муж, говоря, что девчонки, еще сидя на горшке, начинают мечтать о замужестве.
Взаперти больничного одиночества я вдруг стала сочинять для себя такую книгу. Мне представилось местечко, где я всегда была счастлива – бабушкин огород. Полосатые домотканые половички на крышке погреба. Тут же со мной мои верные друзья – бархатная обезьянка Джоконя, белый медвежонок Умка, темнокожая кукла Нэнси. Сухой ветерок колышет душистые листья помидоров, хлопает в широкие зеленые ладоши огуречная лиана. Рядом прохладные даже в самый солнечный день бочки, полные воды для полива. В жару можно прыгнуть в воду и пригнувшись смотреть из сумрачного бака на высокое небо, представляя себя русалкой, случайно заплывшей в чужую человеческую стихию.