В сознании Тимара все это порождало наивные образы, которые дополняли иллюстрации к романам Жэдля Верна деталями, присущими современной жизни.
Перед его мысленным взором вдоль берега моря тянулась полоса красной земли. Кокосовые пальмы обрисовывались верхней половиной на небе, а нижней — на сером свинце волн. Больших валов не было, разве что набежит на пляж гребень буруна, рассыплется и отступит. Полуголые негры в цветных набедренных повязках окружали пироги только что возвратившихся рыбаков.
Устье реки было недалеко, в каком-нибудь километре, в глубине бухты. Но в героические времена Адели и Эжена над зеленью не алели крыши факторий, не было контор, правительственного дворца.
Адель, надо думать, носила высокие сапоги, пояс с патронами и уж наверно не шелковое платье.
Шагая, он искал тени, но в тени казалось так же жарко, как на солнце. Воздух жег все предметы. Одежда нагрелась — не дотронуться. А в прежнее время здесь не было ни кирпичных стен, ни льда, чтобы остудить напитки.
Когда минуло восемь лет, Адель и Эжен, несмотря на запрет, возвратились во Францию и привезли с собой шестьсот тысяч франков. В несколько месяцев супруги истратили их, «спустили», как выразился комиссар.
На что? Какую жизнь они вели? В какой среде Тимар, едва достигший зрелого возраста, мог их встретить?
Они вернулись. Вновь занялись лесом. У мужа было два приступа гематурии, и Адель ухаживала за ним.
Прошло всего три года, и супруги купили /Сантраль».
Эту женщину Тимар однажды утром обнимал на влажной постели.
Он не посмел снять шлем, чтобы вытереть платком голову. Пылал полдень, и Тимар один как перст брел по раскаленной дороге.
Комиссар рассказывал ему и другие истории — не возмущаясь и только ворча, когда находил, что люди перебарщивают.
Например, историю владельца плантации, который — это было месяц назад — заподозрив, что повар пытался его отравить, повесил его за ноги над ушатом с водой.
Время от времени плантатор отпускал веревку, и тогда голова человека погружалась в воду. Кончилось тем, что белый на добрых четверть часа забыл про негра, и тот оказался мертв.
Началось расследование. Вмешалась Лига Наций. И вот теперь опять убит туземец!
— На этот раз их не выгородить, — заявил комиссар.
— Кого?
— Убийц.
— А в других случаях?
— Почти всегда дело удавалось замять.
За какой надобностью Адель в ночь празднества уходила из дома? И почему несколькими часами раньше била Тома по лицу?
Тимар об этом не говорил. И не собирался говорить.
Но другие?.. Не видели ли и они, как она входила обратно?
Вот почему он опять сбился с дороги, хотя должен был просто идти назад. Наконец Жозеф возвратился в отель, где в этот день стук вилок не сопровождался обычным гулом разговоров. Все посмотрели на него.
Он заметил, что Адель отсутствует, и сел за свой столик.
Бой теперь был новый, совсем молодой. Кто-то потянул Тимара за рукав; повернувшись, он увидел лесоруба, самого здоровенного из них, с внешностью мясника.
— Все! Готов!
— Что такое?
Лесоруб указал на потолок:
— Только что скончался. Кстати, что он вам сказал?
Все это совершилось слишком быстро, особенно в такой притупляюще знойный день. Тимар не успел привести в порядок свои мысли.
— Кто? — не понял он.
— Да комиссар! Он вызвал первым вас, понимая, что новичка легче прижать. Под вечер или завтра придет наш черед.
Никто не прервал еды, но все взгляды были устремлены на Тимара, а тот не знал, что сказать, терзаемый, с одной стороны, мыслью о человеке, который лежал наверху мертвым, очевидно охраняемый Аделью, а с другой — рассказами комиссара.
— Вам не кажется, что комиссар что-то знает?
— Непохоже. Я заявил, что ничего не видел.
— Ну и хорошо.
Его ответ, несомненно, был ему на пользу. Теперь на него смотрели более благожелательно. Эти люди полагали, что он кое-что знает. Стало быть, и они кое-что знали?
Тимар покраснел, доел порцию сосисок.
— Он очень страдал? — к собственному удивлению, спросил Жозеф.
И тут же заметил, что этот вопрос не следовало задавать: агония, наверно, была ужасна.
— Самое досадное, — произнес кривоглазый лесоруб, — что это случилось сразу после истории с повешенным.
Они тоже об этом подумали! Каждый только об этом и думал! Что ж, они все были «в игре», и все смотрели на Тимара с любопытством и подозрительностью, оттого что он-то в игре не участвовал.
В комнате наверху послышались шаги. Отворилась и затворилась дверь. Кто-то спускался по лестнице.
Это была Адель Рено. Среди полного молчания она прошла через кафе, направилась к стойке, сняла телефонную трубку.
— Алло! Двадцать пять, да… Алло!.. Оскара там нет?..
Да, это я… Когда он вернется, скажите ему, что все кончено. Пусть придет и захватит с собой все необходимое… Доктор не хочет, чтобы тело оставалось здесь дольше завтрашнего полудня… Нет! Благодарю, все устраивается очень хорошо…
Положив трубку на место, она еще посидела, облокотясь о стойку, опершись на руки подбородком и глядя в пространство.