Он отвернулся. Лидия не шевелилась. Он тоже.
— Если ты пришла за ответами, то зря стараешься, — произнес он, поднимаясь. Лидия все еще не двигалась.
— Можешь ничего мне не говорить. Я просто хочу побыть рядом.
Стайлз остановился посреди комнаты. Он забыл про комиксы. Он забыл про Малию. Оказывается, ему не снотворные были нужны, а Лидия рядом. Его уверенность растопилась как сахар в горячем чае. Как лед под воздействием палящих лучей весеннего солнца. Слабость, иллюзии, желания и чувства — все вновь всколыхнулось как осадок в чайнике. Стайлз медленно обернулся. Лидия лежала повернутая к нему спиной.
— Зачем я тебе? Ты ведь… раньше и не замечала меня.
Лидия ощущала себя так, словно в нее вкачали цемент, который начал застывать. Она не могла пошевелиться. Она слышала голос Стайлза, она хотела увидеть его взгляд, но не могла выйти из оцепенения. Не могла пошевелиться, потому что иначе ей казалось, что она проснется, если шелохнется.
— Я просто хочу, чтобы все было, как прежде… чтобы ты был прежним, — девушка тихо подняла голову, потом медленно встала сама, села на край кровати, все еще не веря в то, что мир вокруг нее не пошатнулся. — А теперь… теперь все скрываются. Таятся. Исчезла искренность, исчезло былое доверие. Никто и не хочет замечать, что с тобой что-то не так.
— Со мной все в порядке, — чуть громче произнес Стилински. Лидия глядела в сторону, она не плакала, но была в каком-то пограничном состоянии. Ему раньше очень бы польстило, если бы она вот так пришла к нему, если бы заснула на его кровати, если бы обняла его. А теперь… теперь ему хотелось забыть ее.
— Но ведь ты тоже что-то скрываешь, — она подняла голову, вперила в него этой полный мольбы взгляд.
— Ты сказала, что пришла не за этим, — у него есть пути для отступления, но он не вспоминает о них. Он думает о Лидии, сидящей здесь и сейчас в его комнате. О Лидии, которая заботится о нем, которая беспокоится и хочет помочь.
Но которая никогда не одобрит его выбора. Если узнает, что Стайлз подписался на все это ради нее — то все обернется полным провалом. Поэтому Стилински станет молчать не только потому, что Кира его попросила об этом, но и потому, что Лидия это не оценит.
Она мало какие его поступки оценивала.
— Что ты собирался де… — она получила его укоризненный взгляд и замолчала на полуслове. Ладно, она не будет разговаривать, не будет задавать вопросы. В комнате темно, разговаривать им как оказалось не о чем, но уходить Лидия пока не собиралась. Она решительно взглянула на парня, а потом так же решительно поднялась.
— Тогда… потанцуй со мной, — произнесла она, вспоминая тот вечер, когда она застукала его с Малией. Вспомнила все эти откровенные взгляды, молчание, за которым скрывалось столько слов, которых сейчас было катастрофически мало. Она вспоминала все это и медленно подходила к обескураженному парню.
— Нужно включить музыку, — произнес он растеряно, когда Лидия встала рядом.
— Тогда мы будем ограничены во времени, — она кладет руки на его плечи и подходит ближе, почему-то вспоминая тот разговор на парковке и то, как сильно и неожиданно для них обоих он схватил ее за талию.
Стайлз аккуратно и будто боясь разбить Лидию, обнимает ее, привлекая к себе. Она прижимается к нему так, как это делала Малия, но теперь Стайлз испытывает совершенно другие эмоции, которые намного сильнее, намного ярче. Он ведь обещал себе не прикасаться к ней. Клялся ей, что ему не нужна ее компания. А теперь они стоят, прижавшись друг к другу и начиная неуверенно топтаться на месте, плавно — будто в них самих поломка — кружиться вокруг собственной оси. В первые секунды это смахивает на какой-то ритуал.
Потом мысли улетучиваются. Остаются лишь ощущения.
Она положила голову ему на плечо, скрестив пальцы за его спиной. Стайлз прислонился своей головой к ее, сдаваясь в плен, поднимая белый флаг, становясь вновь прежним Стайлзом. Они оба почти одновременно вспоминают их первый — и пока что последний — поход на школьные танцы. Вспоминают первый танец. Лидия пытается вспомнить, почему она тогда оглядывалась в поисках Джексона, почему ей не сиделось на месте? А Стайлз просто прокручивает воспоминания, одновременно смакую настоящее. Они оба кружатся — медленно и неспешно. Стрелки часов для них замерли. Весь мир сузился до пределов этой комнаты. Все былое потеряло значимость.
Лидия открывает глаза и впервые за эти уже почти три недели чувствует спокойствие на душе. Она и представить не могла, что может скучать по Стилински — по этому такому казалось что посредственному и ничем не выделяющемуся парню.
— Я разбила вашу дверь, — тихо произносит она, — сняла туфли и каблуком разбила стекло в двери.
Ему плевать. Он вдыхает запах ее волос и думает о том, что ему снится сон, чудесный красивый сон, в котором он танцует с Лидией. В котором слишком мало места для какой-то посторонней суеты.
— Ты могла постучать, — он еле-еле ворочает языком, он не может контролировать собственные эмоции. Его захлестывает, его сердце словно оттаивает — и весь мир становится будто ярче. Стилински все меньше верит в реальность происходящего.
— Боялась, что ты не откроешь. Ты и не открыл бы, ты ведь даже не услышал, что я вошла.
Он ничего не отвечает. Он хочет спросить ее о чем-нибудь, о чем-нибудь отвлеченном и малозначительном, но вопросы тают на языке как сахарная вата, и он оставляет свои попытки. Его руки неуверенно с талии скользят на поясницу. Лидия не противится. Она на его плече находит успокоение, в его руках находит свое пристанище, в его словах — единственную правду. И этого ей достаточно. Она чувствует тепло, исходящее от него, чувствует, что согревается в этом тепле и понимает, что если ей нужна правда, чтобы снова дышать, то и ему, наверное, тоже.
— Спасибо, — шепчет, утыкаясь в его шею и чуть ли не прошибая его током от такого прикосновения. Стайлз делает глубокий вдох — ведь воздуха так много! так много, черт возьми, что это похоже на наркотик! — и находит в себе силы вновь устоять на ногах. — За то, что заступился за меня.
Он не знает, что ответить, его мысли лихорадочно скачут как мячики для пинг-понга.
— За меня еще никто не дрался.
Стайлз улыбается. Но улыбается так, как улыбался раньше: по-доброму, с примесью любви, заботы и восхищения.
— Да ну?
Она чуть отстраняется, смотрит в его глаза, а потом уверенно кивает. Стайлз знает, что ему и так позволено слишком много, но в эту отчаянную минуту он думает о поцелуе с ней. Ведь даже Скотт очень давно поцеловал ее. Ее целовали Джексон, Эйдан и черт знает кто еще. А Стайлзу хватит и секундного прикосновения. Ведь это сон? Ведь это просто сон, и максимум, что случится — он проснется. Но Лидия, словно читая его мысли, вновь кладет голову на плечо, и возможность ускользает.
— Новый я тебе не нравлюсь? — спрашивает он, вновь нарушая свои обещания. Впрочем, смысл горевать о потонувших кораблях?
— Ты можешь быть… каким угодно. Я… я не имею ничего против. Просто… Просто не отгоняй от себя людей. Не отталкивай.
На ее губах остается «меня», которое она не решается произнести. Она не решается произнести еще много чего: «Прости меня», «Не общайся с Кирой», «Я бросила Эйдана», «Эллисон мне больше не доверяет» и остальные фразы, которые наслаиваются одна на другую. Лидия не хочет слов, не хочет разговоров, не хочет ничего, кроме этого теплого ощущения спокойствия и причастности к чьей-либо жизни.
Последующие две минуты они не разговаривают. В какой-то момент они останавливаются, но не замечают этого. Они думают друг о друге, о своих отношениях, о своих словах и о многом другом. Мысли пролетают как вихри, воспоминания просеиваются как песок, чувства колеблются в сердце как раненные и выброшенные на берег рыбы. И весь этот покореженный, строптивый мир бьется там за окнами в конвульсиях, а их потревожить не может.