Его руки все еще на полу. Но его легкие наполнены ее запахом, и все его сердце снова пропитано любовью и желанием быть ближе. Стайлзу не нужны ее эмоции. Ему достаточно того, что она рядом.
— Нет, — он касается ее талии в стремлении оттолкнуть. Но его руки внезапно немеют, и Стилински не может пошевелиться, — я не хочу рисковать еще и тобой. Особенно тобой.
Лидия выдыхает весь свой страх, а затем наваливается на парня, придавливая его к стене. Она не знает, больно это или приятно, страшно или увлекательно — она даже толком не понимает, как это происходит, но решимости в ней хоть отбавляй.
— Сделай, — шепчет она над его ухом как искусительница. — Просто сделай, и нам обоим станет легче.
Он резко подрывается, сжимает ее талию и притягивает к себе. Распахивая глаза, он концентрируется на каждой трещине в потолке, что ему удается разглядеть. Сам он стоит на слишком тонкой грани. Грани, толщина которой равна толщине лезвия — и в какую бы ты сторону не свернул, все равно порежешься.
— Мне жаль, — отвечает он ей. Ее объятия становятся более крепкими.
— Я знаю, — она не понимает, откуда в ней столько боли, она понять не может, почему все воспоминания обрушиваются на нее, но Лидия решает отключить разум и просто отдаться во власть ситуации. — Мне тоже жаль. Мне так жаль! Мне очень-очень жаль!
За ее «жаль» скрывается чуть больше, и Стайлз знает, о чем она говорит — он закрывает глаза, усиливает хватку и ощущает, как его вены расширяются, кровь в них становится горячее — она бурлит, циркуляция усиливается, и сердце чуть учащает свое биение. Стайлз падает — падает в бездонную тьму чувств Лидии. Он падает на самое дно, больно ударяясь, но мигом поднимаясь и вновь стремясь к свету, словно он в коме борется за свою жизнь. Он проходит мимо воспоминаний о песчаной отмели, мимо последующих ссор и угрызений совести. Каждую эмоцию он будто изучает тактильно и ментально — он ее пропускает через свой разум, пропускает через свое тело. На него обрушивается сожаление из-за недоговоренности с Эллисон, на него падает обида на всех членов стаи за недоговоренность, его сшибает обеспокоенность Лидии за него самого. Она такая сильная — как порывы ветра в пустынях. Она такая мощная и огромная, что нескольких глотков хватает для того, чтобы прежняя слабость отступила назад, а тошнота и голод сменились на чувство насыщения и физического удовлетворения. Кровь обновилась. Кровь насытилась спасительным и морозящим кислородом. Сердцебиение пришло в норму. Мысли стали ясными и четкими. Разум — освобожденным. Тело пришло в состояние бодрствования.
Это как энергетик, только действует сильнее.
Это как озон, только вызывает привыкание.
Стайлз медленно отстраняется. Он хватает Лидию за плечи, встряхивает ее, обеспокоенно глядя в ее глаза. Его сердце снова сковывает импульс тревоги, но тут же отпускает, когда он видит озадаченную, обеспокоенную, встревоженную, но… прежнюю Лидию. Она кивает, отвечая на его непроизнесенный вопрос, а затем они оба медленно поднимаются. Лидия опирается на раковину, но скорее из-за эмоционального потрясения, чем из-за слабости.
— Этому… этому научила тебя она? — Мартин поворачивается в сторону парня. Стилински ощущает, что энергия внутри него пульсирует, и что эмоции теперь под его жестким контролем — любовь и восхищение отступают, уступая место апатии и холодному расчету.
— Знаешь, — он улыбается, а затем чуть приближается, — трое умеют хранить секрет.
Он проходит мимо нее и останавливается только возле самых дверей. Он поднимает свою пачку сигарет и вновь оборачивается.
— Если двое из них мертвы, — договаривает он, а затем скрывается из виду.
Лидию прошибает ток в двести двадцать вольт, и она совершенно не знает, что делать с нарастающим чувством паники. Стайлз — ее Стайлз — исчез. Стайлз — ее Стайлз — стал совершенно другим человеком. И у нее нет над ним контроля. И у нее нет над ним власти, потому что Стайлз освободился.
Потому что Стайлз научился быть… самодостаточным. Он научился брать, отдавать взамен, но взыскивая при этом проценты. Теперь он холоден к ней, теперь у него есть Малия, теперь он вышел из тени, и ему больше не нужен идеал.
Он сам может создавать идеалы.
Лидия часто дышит, Лидия оборачивается и быстро засовывает руки под все ее шумящую воду. У нее паника, у нее страх, у нее неверие, у нее — безумие, что охватывает ее существо жестяным корсетом. Девушка смотрит в зеркало, не выдерживает и поддается рыданиям, что сотрясают ее.
Она осознает, что Стайлз перешел точку невозврата.
Она осознает, что ничего сделать с этим не может. И ей тошно, черт возьми, тошно. Она истерически моет руки под водой и бессознательно шепчет одно:
— Господи, сделай его прежним.
4.
Стайлз возвращается в кабинет. Под недоуменные взгляды остальных учеников, под гневные и бессмысленные крики Финстока Стилински сгребает свои вещи в рюкзак, а затем разворачивается и выходит, на ходу доставая сигарету из пачки. Теперь он идет вперед, не оглядываясь, теперь он точно знает, что вся суть заключается в дозировании, в навыках, которые отточатся только с опытом. Он не убил Малию, он просто немного истощил ее. Он не уничтожит Лидию или кого-то еще, потому что теперь знает, когда нужно остановиться.
То, что подарила ему Кира — бесценно. И дело не в том, что ему не нужна пища, вода или сон, как любому другому человеку. Дело даже не в обострившихся зрении, слухе, обонянии и осязании. Дело в том, что все чувства он может контролировать, что эмоции он может… обесточить и принимать нужные решения объективно, не поддаваясь импульсам. И каждый его шаг теперь отточен, выверен, каждый взгляд — пронзителен и внимателен. Стайлз Стилински отныне не смотрит на людей — люди смотрят на него. Стайлз Стилински отныне не кричит в спину — кричат ему. Это плохо или хорошо, это достойно осуждения или восхищения, это независимость или глупость — неважно. Суть состоит не в том, чтобы делить мир на плохо и хорошо.
Суть состоит в том, чтобы перестать подстраиваться под мир и заставить мир подстраиваться под тебя.
Стайлз закуривает прямо в коридоре школы. Тут же он включает плеер и врубает громкость на полную. Он точно не уверен, надолго ли эти способности его — может, Кира продолжает его обманывать. Но жить мгновением иногда приятнее, чем вечностью.
Стилински направляется к парковке с сигаретой в зубах и орущим «Плацебо» в наушниках. Он не знает, куда ему двигаться дальше, но теперь это и не имеет значения. Когда он подходит к своей машине, то на капоте джипа видит раскинувшуюся Киру. Она курит и смотрит на свое протеже с явным одобрением. Стайлз знает, что она предвидела его временное отчуждение.
Это его восхищает еще больше, он усмехается, подходит к машине и делает глубокую затяжку, доставая один наушник. Кира спрыгивает с капота автомобиля довольно ловко, затем подходит к парню и закидывает руки ему на плечи.
— Так, теперь ты мне расскажешь о барьерах разума? — он видит ее ответную улыбку и считает нужным не говорить о том, что произошло в туалете. Хотя на какие-то мгновения ему кажется, что Кира и так в курсе.
— Хорошо, — она заметно расслабляется, когда руки Стайлза замыкается на ее поясницы. Эти отношения между ними — можно охарактеризовать как «слишком разные, чтобы быть любовниками и слишком хорошо подходят друг другу, чтобы не быть партнерами». Сам Стайлз не пользовался успехом у девушек, а Кира рассказывала, что у нее не клеилось с парнями, так что у них… даже есть что-то общее. — Но для начала у меня есть идея получше, — она прищуривается, а затем подносит сигарету и затягивается. Из наушников Стайлза орет музыка, голос исполнителя повторяет одну и ту же мантру: «Эта песня — способ сказать прощай». И весь мир сейчас кажется таким правильным и логичным, что это лишь прибавляет стимула для совершения опрометчивых поступков.
— И в чем суть?
Кира с легкостью выскальзывает из объятий, Стайлз с легкостью ее отпускает. Девушка направляется к пассажирскому сидению, Стилински — к водительскому. Они оба не замечают — или делают вид, что не замечают — подслушивающего их МакКолла.