— Уже отпускаю, — зная, что Скотт ее услышит, а потом она покидает пределы столовой и снова почему-то думает о тех цветах, которыми завалена ее комната.
2.
В коридоре Лидию кто-то нагоняет и хватает за плечо. Девушка быстро оборачивается, моментально избавляясь от прикосновения и несколько удивляясь: перед ней стоит Эллисон, а не Скотт, как следовало бы ожидать. Эллисон. Когда они в последний раз общались?
Голова разболелась еще сильнее.
— Я хочу поговорить с тобой, — быстро произносит Арджент. — Ты ведь можешь довериться мне.
Лидия устала. Устала от всех этих эмоций, этой неопределенности и каких-то непонятных ноющих чувств по Стайлзу. Раньше ей хотелось поделиться, правда. А теперь ей хочется домой, залезть под одеяло и досмотреть-таки тот сериал. Чтобы позволить мозгу немного отдохнуть.
— Не знаю, могу ли, — она качает головой, то ли извиняясь, то ли оглашая очевидное. Ее разрывает, сегодня она прогуляет уроки. И вообще, ей нужно просто немного побыть одной, чтобы собраться с мыслями и распознать природу этих сносящих с ног переживаний.
— Мы ведь подруги, — отчаянно произносит Эллисон, снова тянется к Лидии, но та поднимает руки в примирительном жесте и отступает на шаг.
— Боюсь, что уже нет. И мы обе это понимаем. У нас появились секреты, которые мы пережили в одиночку. Так стоит ли все портить?
Она быстро разворачивается и идет по школьному коридору. Возле шкафчиков замечает Киру и Стайлза, беседующих о своих планах на выходных. Лидия не плачет, но угибается и идет как можно быстрее. Лидия не плачет, но ей хотелось бы. Лидия не плачет, но ей так чертовски больно, что лучше бы она зарыдала навзрыд.
Девушка проносится мимо новоиспеченных друзей как фурия и скрывается за поворотом. Стайлз провожает ее взглядом, едва-едва успевая ухватить остатки ее мыслей — кажется, она собралась прогулять уроки и просмотреть последние серии сериала. Стилински все еще ощущает ее боль, все еще помнит минувшую ночь, и ему хочется избавить от чувств к ней сильнее, чем прежде.
— От нее так и воняет тоской по тебе, — Кира спокойна, Кира весьма тактична, хотя позволяет себе такие экспрессивные слова, что делает ее еще более непонятной. Стайлзу хотелось бы узнать, что за мысли в ее голове.
— Ты говорила, что у тебя есть планы? — произносит он, поворачиваясь к ней всем корпусом. Кира клеит к губам фарфоровую улыбку. Стайлз вновь ощущает запах хвои и свежести, вспоминая свои первые встречи с этой девушкой.
— Все зависит от того, как далеко ты готов зайти, — произносит она, и в это время звенит звонок. Она улыбается, потом целует его в щеку — почти невесомо — и уходит. Стилински остается стоять у шкафчиков. Он на распутье. Ему хочется кинуться за Лидией. Ему нужно пойти за Кирой. Ему лучше остаться одному и вернуться в стаю.
Он потерян, растоптан и впервые не знает, что делать.
3.
Кира говорит, что самая большая слабость человека — это его привязанности. Согласно ее мировоззрению, нет ничего плохого в любви, но есть нечто низменное в привязанности. Привязанность — по ее словам — трансформирует человека до неузнаваемости. Она делает его слабым, уязвимым, жалким. Она превращает красивого парня или красивую девушку в ходячий труп, лишает жизненной энергии, шарма, своеобразия.
— Ты теряешь былую особенность, — говорит Кира, выдыхая дым облаком и гипнотизируя Стайлза. — Ты становишься ручным псом.
Стайлз находит в словах Киры правду. Нет, дело не в том, что он слишком легко поддается чужому влиянию. Дело в том, что Кира права. Она обращает внимание на такие вещи, над которыми раньше Стилински даже не задумывался. Но теперь он умеет принимать мир таким, какой он есть, во всем его многообразии: во всем его великолепии, во всей его омерзительности. Теперь он не дает названия всему необычному, теперь он немного спокойнее реагирует на все эти: «С тобой что-то не так, Стайлз», «Ты должен стать прежним, Стайлз», теперь он даже не беспокоится, что отошел на периферию стаи. Теперь он спокоен.
Теперь он немного, но свободен. И свободу ему по кускам дарит Кира.
Она показывает ему мир теней и третьи барьеры, она показывает низменность людей, их приземленные желания и абсолютно тривиальные стремления.
— Мое желание тоже не так уж оригинально, — перебивает ее Стилински. Он тут же получает ответную улыбку девушку — такую колкую, такую… понимающую.
— Ты хотел любви, но тебе не нужно было признание. А теперь ты хочешь научиться дышать без нее, но тебе не нужно, чтобы она страдала. Даже когда твои собственные эмоции притупляются за счет энергии других людей — ты не теряешь свою человечность. Вот что делает тебя оригинальным.
Кира говорит о том, что привязанность — это болезнь. Можно восхищаться человеком, можно презирать человека, но не стоит делать из него эпицентр своей Вселенной. Не стоит показывать, насколько сильно нуждаешься в нем. Поддержка, а не собачья преданность — вот в чем разница. Кире можно было бы приписать легкие приступы нарциссизма и эгоцентризма, но Стайлз сразу вспоминает о ее поддержке с момента их знакомства. И эти «приписывания» теряют свою актуальность.
Они сидят в каком-то богом забытом баре на самых окраинах Бейкон Хиллс. Здесь — скопище потерянных душ, пристанище для таких же отрешенных и нахер никому не нужных как Кира и Стайлз. Они сидят за столиком у окна, старые музыканты на жалком подобие сцены исполняют что-то вроде жалкого подобия джаза. В воздухе витают запахи сигарет, паленого пойла и дешевых одеколонов. Кира говорит, что это идеальное место для того, чтобы почувствовать себя живым.
— Чужая энергия тебе не помогает, да? — на Кире блестящая облегающее платье, привлекающее к себе излишнее внимание мужчин. Стайлз чувствует себя рядом с ней лишним, но его радует, что Кира из всех присутствующих смотрит только на него.
— Нет, — он устало качает головой, а потом вновь замечает этот странный блеск в глазах подруги. Она вновь курит — некурящую Киру можно увидеть только на уроках — и ее сигарета дымит как разожженный костер. У Стайлза на сердце камень из-за недавно случившихся обстоятельств и незнания что делать дальше, но он старается держать себя под контролем.
Кира вновь читает его мысли. Она передает ему свою раскуренную сигарету и лезет в свою маленькую блестящую сумочку. Стайлзу плохо, он думает, что вытравить из себя токсины под названием Лидия Мартин не так-то просто. Поэтому он затягивается дымом. А музыка начинает долбить чуть громче — расстроенные инструменты вонзаются в распаленное сознание. Смычки режут по венам, а не по струнам. Алкоголь сжимает горло, а Кира достает нечто и сжимает в кулаке.
— Как далеко ты готов зайти, Стайлз? — этот вопрос сейчас имеет такую же важность, как тот, который она задала на дороге: «Жизнь или мгновение?». Стилински уже знает ответ, но боится озвучивать его вслух.
— Насколько это возможно, — отвечает она за него, а потом достает из кошелька две купюры, одну протягивает Стайлзу. Стилински несколько ошарашен и смущен — он понятия не имеет, на что Кира его подталкивает. Он смотрит в ее глаза — льдистые и гипнотизирующие. Постепенно вопросы получают свои ответы.
— Свобода, Стайлз, в самом широком значении этого слова — это не только свобода действий и ответственность. Это еще и готовность переступить через себя или свои принципы. Переступая, ты не просто принимаешь мир, не давая явлениям названий, — она кладет руки на его ладони, вновь приближается — как тогда в столовой. От нее пахнет ошеломительной свежестью. Кира продолжает: — Ты вбираешь его в себя, становишься его частью.
Она вкладывает в его пальцы что-то, а затем отстраняется. Стайлз разжимает руку и видит пропуск в другие миры. Он точно не уверен, правильный ли это мир, но потом вспоминает о том, что люди делят мир на «нравственный» и «аморальный» лишь потому, что не знают меры.