— Я не могу! Не могу!
— Ты должен сделать выбор — мгновение или жизнь. Не выбирай мгновение, нажми на педаль, Стайлз!
Стилински зажмуривается, потом распахивает глаза и переводит взгляд на пальцы. Всего на мгновение. Затем он снова концентрирует внимание на дороге. Ему нужно лишь разжать пальцы, и станет легче. Но он не может.
— Ты слишком хорош для того, чтобы погибнуть! Неужели ты позволишь чувствам взять над тобой верх?
Эти предложения слишком длинные, они совершенно не подходят для сложившейся ситуации. Стилински понимает посыл, но сам слышит лишь обрывки — вырванные слова и конструкции, которые соединяются в нечто хаотичное. Позвоночник болит так, что Стайлза прошибает пот — он пытается сделать глубокий вдох, но осознает, что снова не помнит, как дышать.
— Помоги мне, Кира, — цедит сквозь зубы, его чувства под контролем, хоть и шатким. — Я не могу!
— Можешь! Ты можешь остановиться!
— Нет же! Нет! Помоги мне, черт возьми, ты можешь!
Кира сидит рядом. Расслабленная. Бесстрашная. Уверенная. Ее ничто не сдавливает — она свободна, она жива. Стайлз завидует ей и вспоминает Лидию. Снова и снова. Секунда за секундой.
— Мгновение или жизнь?
— Кира! — с ее именем вырывается крик. Стайлз никогда не показывал своей подавленности, но сейчас он просто не может. У него не получается взять себя в руки, у него не получается трезво мыслить. Он словно впал в кататонию, но только все еще находится в сознании. Еще пара секунд, — и он уверен, что впадет в беспамятство.
— Мгновение или жизнь? — она давит на гнойники, а в это время начинают сигналить мимо проезжающие машины. Джип начинает отводить в сторону — на встречку. Стилински по-прежнему не может пошевелиться. Тошнота и страх подкатывают к горлу рвотным спазмом. — Отвечай!
— Жизнь, твою мать, жизнь, только останови чертову машину!!! — он кричит, срывает голос, по какой-то причине начинает кашлять, и его машину практически выносит на встречную полосу, но в эту секунду Кира прикасается пальцами к его шее — к тому месту, где бьется пульс, и Стилински резко приобретает способность двигаться. Он выворачивает руль вправо, сбавляет газ, меняет передачу и тормозит на обочине.
Он глушит мотор и свой приступ паники/истерии/подавленности/или что-там-у-него, а потом, боясь снова стать обездвиженным, переводит взгляд на Киру. Она вновь затягивается дымом, она спокойна и необходима сейчас. Стайлз все еще не может дышать, но прикосновение девушки успокаивает.
Кира плавно убирает руку и опирается на сиденье.
— Ты сделал правильный выбор, Стайлз, — ее голос холоден, ее голос спокоен и монотонен, Стилински не улавливает в нем никаких перепадов интонации, и его это успокаивает. — Теперь тебе будет легче.
2.
Стайлз возвращается домой через два часа. Он паркует машину во дворе дома и, ставя ее на сигнализацию, направляется домой. Кира была права — ему действительно стало легче. От ее прикосновения на шее все еще жжет, но это жжение даже приятно, оно отвлекает от жжения в груди. Стилински не хочет думать о том, как Кире удается снимать боль. Он скорее предпочтет думать о том, как ему ее отблагодарить.
Парень открывает дверь и не успевает войти и на порог, как к нему подлетает взволнованный и обеспокоенный чем-то отец. Он заключает сына в крепкие объятия и выдыхает лишь одно:
— С тобой все в порядке.
От отца веет усталостью, выпивкой и бессонной ночью. Стайлз обнимает его в ответ, не понимая, что произошло, руководствуешь лишь осознанием того, как важна поддержка.
— С тобой все в порядке, — снова повторяет он. Стайлз неловко похлопывает отца по плечу, чуть отстраняется. Джон глядит на сына с беспокойством, все еще смотря на него как на призрака.
— Па-а-ап? Что-то случилось?
За спиной отца раздается шум, и Стайлз замечает вышедших навстречу Скотта и Эллисон. Лидии здесь, конечно же, нет. Стилински даже усмехается. Он освобождается из родственных объятий и пытается натянуть прежнюю стайлзовскую улыбку. У него получается.
— Что случилось? — Скотт внимательно оглядывает друга, может, даже пытается прочесть мысли. Джон все еще выглядит так, словно он — атеист, которому представили неопровержимые доказательства существования бога, из-за чего его мировоззрение пошатнулось. — Мы искали тебя! Лидия весь город объездила в поисках…
— Да все в порядке, — Стайлз снова усмехается, потом вспоминает, что он по-прежнему стоит на пороге и входит в дом, закрывая дверь за собой и направляясь к дивану. — Я просто съездил развеяться…
— Ты мог предупредить, — тихо упрекает Джон. Стайлз скидывает рюкзак, оборачивается и устало смотрит на отца. Он почему-то мимолетно думает о безмолвной Кире, ему она кажется сейчас ценнее остальных.
— Меня не было всего два часа, пап, — Стилински устал повышать голос и устал объясняться. Этот день слишком напряженный, нужно отдохнуть — принять душ, поспать… И не думать, мать твою, о Мартин. — Два часа! Земля не пошатнулась и…
— Стайлз, — Скотт не перебивает, просто зовет по имени, и Стилински замолкает на полуслове. — Ты точно в порядке? — переспрашивает МакКолл, а затем прищуривается и подходит ближе.
— Я в порядке. Мне было немного не по себе из-за того, что случилось в школе, но да, я в порядке. За два часа ничего не случилось со мной.
— Он не знает, — Эллисон вклинивается в разговор внезапно и некстати. Стилински переводит на нее свой взгляд, ему снова становится хуже. — Или не понимает, — предполагает она и переводит взгляд на Скотта, ожидая от него одобрения. МакКолл, кажется, тоже догадывается, что Стайлз не в порядке. Все думают, что Стайлз не в порядке. Всем, черт возьми, будто хочется этого.
— Какое сегодня число, Стайлз? — интересуется Эллисон, зачем-то достает свой мобильник и снимает блокировку.
— Семнадцатое сегодня число. Я в порядке, говорю же.
Эллисон сглатывает, глядит на Скотта, тот кивает, и Арджент подходит ближе. Она протягивает сотовый Сталйзу, на котором большим шрифтом написано время, число и месяц. Джон остается вне поля зрения.
Стайлз смотрит на экран. Когда он выезжал с парковки было три часа дня, сейчас — пятнадцать минут шестого. Он не сошел с ума, его действительно не было два часа.
— И что?
Скотт выдерживает паузу. Повисшая в воздухе пауза почему-то начинает сдавливать виски, Стайлз снова ощущает, как его накрывает. Ему нужна Кира. Или душ. Или пустое пространство. Ему нужно что-то, это однозначно, но не Скотт, Эллисон или отец.
— А то, что сегодня девятнадцатое, а не семнадцатое. Тебя не было две суток, а не два часа, Стайлз, — сухо констатирует Эллисон, Стилински плавно переводит взгляд на дисплей и убеждается в правдивости его суждений. Сегодня действительно девятнадцатое, но Стайлз понятия не имеет, возможно ли это, и если да, то кто вырезал из его памяти такой большой кусок времени?
3.
Если бы Стайлз был на приеме у психоаналитика, и его бы попросили изобразить графически свое напряжение, он бы нарисовал пузырь. Сначала маленький, потом чуть больше, потом еще больше — и так до предпоследнего листка альбома. В конце он бы нарисовал брызги. Вышло бы у него, может, и не очень, зато это наглядно демонстрировало бы его состояние.
Он даже не знал, взорвался в нем этот пузырь или нет, но он определенно чувствовал, как последние остатки терпения (оставленные от Киры в подарок) трескались по шву как шелк. Стайлз верил друзьям, был благодарен за их заботу, но все еще не мог подпустить их к себе. Для них прошло двое суток, для Стайлза — два часа, и он все еще был угнетен тем, что случилось в школе. Он понимал, что ему не лгут, но не мог поверить в это, потому что отчетливо помнил, как стоял на обочине целый час, пока Кира курила, а мимо проносились машины. Затем он отвез ее домой и отправился к себе домой, после чего его ошарашили этой новостью.