— Я пошел домой, — сказал я. — Все равно мы ничего не делаем. Только слоняемся.
Она снова ничего не ответила, просто прошагала мимо. Я отправился своей дорогой. Один раз обернулся: она все так же медленно шла, неизвестно куда… Я вернулся домой, но делать там было нечего. Воскресенье, завтра тащиться в школу. Мне стало грустно. Лучше бы мы пошли с Лусией в лес собирать плоды. Я уныло взял учебники и стал повторять домашнее задание.
Этим вечером Лусию, кажется, снова били: я лежал в постели, и мне ясно слышался чей-то плач у них в доме. Потом я уснул.
— Не доедай до конца. Если оставить в стаканчике немного и спрятать на ночь в самом холодном месте, в высокой траве, утром придешь — он снова будет полный мороженого!
Я не поверил Лусии. Взглянул на Алоиса.
— Откуда ты, интересно, знаешь? — сказал он ей. — Я еще ни разу не видел, чтобы ты ела мороженое. Может, ты придешь ночью и сама его доешь. — Он засмеялся.
— Да, мой отец бедный, — сказала Лусия. — А ты дурак. И это мороженое, кстати, даже не твое… — Она помолчала; я хотел отдать ей свое мороженое, но знал, что теперь она откажется. — А я знаю недалеко отсюда куст мароро. Там уже, наверное, есть спелые плоды. Кто со мной?
— Я! А ты возьми мороженое. Мароро в сто раз вкуснее. Куда идти?
Лусия взяла стаканчик и, пока мы продирались сквозь густой кустарник вниз по откосу, доедала мороженое. Тут водились змеи. Хорошо, что Лусия умеет вовремя замечать всяких змей. Я держался позади нее.
— Спорим, Алоис теперь жалеет о своих словах? — сказала Лусия, отбрасывая пустой стаканчик, который она вывернула и облизала дочиста.
Мы приблизились к реке. Кругом росла высокая сухая с колючками трава. Видно, сюда не раз приходила вода: старая тропа была в глубоких вымоинах. Вдоль берегов кудрявились темно-зеленые купы деревьев. А кусты мароро росли поодаль, на глинистых пригорках, где суше.
— Вон там! — Лусия неожиданно спрыгнула с тропы в сторону и пустилась бегом. Трава была ей по грудь, и казалось, она стремительно плывет: ног не видно, руки то погружаются, то взлетают над травой. Теперь я уже понял, к какому пригорку она спешит. Когда и я туда добрался, Лусия уже держала в ладошках три красивых спело-желтых плода мароро и протягивала мне.
— Красивые! — сказал я. Они были похожи на крошечные, но зрелые тыквы. Я взял один плод, разломил пополам. В середине маленькие черные семечки; из мякоти сразу же выступил, засиял на солнце желтый сок. Я сунул половинку в рот, раздавил языком. Лусия смотрела на меня с улыбкой. — Вкуснятина! — прочавкал я и тут же положил в рот другую половинку.
— А третий возьмем с собой, — сказала Лусия, заталкивая мароро в рот целиком. Мы медленно пошли к дому.
— Давай наперегонки! — крикнул я и побежал, Лусия за мной. Вскоре мы уже мчались вровень. Потом Лусия стала вырываться вперед — я ухватил ее за руку, придержать. Лусия дернулась, вырвала руку — потеряла равновесие и упала. Я споткнулся о нее — и вот мы уже боролись, катались в траве. Я все-таки сумел положить ее на лопатки. Мы оба устали и запыхались. Лусия снизу смотрела мне в лицо, и глаза у ней вдруг сделались проказливые. Она обхватила меня за талию и потянула к себе.
— Пусти! — крикнул я, немного испугавшись и стараясь вырваться.
— Не пущу! — выдохнула Лусия, обвила мои ноги своими ногами, и мы перевернулись. Неожиданно Лусия выпустила меня. Но я до того устал, что не было сил подняться. Несколько времени мы лежали рядом, ничком. Было тихо.
— Иногда отец возвращается ночью очень пьяный. Он обзывает мачеху сукой и валит ее на пол в столовой, прямо при мне. А она говорит: «Убери прежде свою девчонку, пьянчуга проклятый!» Я ухожу спать на кухню. Как будто им мало спальни! Лучше бы с нами жила моя настоящая мать…
Я не знал, что на это ответить, наконец предложил:
— Может, тебе бежать из дому, поехать за ней?
Мы поднялись с земли.
— Нет, это слишком далеко. Она ведь в Солсбери. Я не знаю, как туда добираться. Я бы к бабушке поехала, в деревню, будь у меня деньги… Смотри-ка, раздавили!.. — В траве лежал раздавленный мароро. — Ничего, по дороге еще найдем. — Лусия счищала травинки с платья и волос.
Лусии пришлось очень тяжко. Начиналось все исподволь. Сперва даже не верилось, все думали, мерещится. Потом те, кто хорошо знал Лусию, поняли: и впрямь что-то неладно. Платья постепенно становились ей тесны, приходилось расставлять их в боках. Лусия стала медлительной, неповоротливой — и худой, несмотря на растущий живот. В школе она не появлялась, потому что мальчишки ее изводили — следовали за ней до самого дома, кричали: «Пузатая! Пузатая! Беременная!», а убежать она уже не могла. Только мы с Алоисом и Кайтано знали: никакая она не беременная, просто у нее какая-то болезнь, от которой раздувается живот; но мы не могли защитить ее от недругов: их было слишком много.