— Так, на*уй! — прорычал я, и Рома задрожал, а Иствуд попятился, наглаживая револьвер. — Какого хера состав не полный? Где клавишница?!
— Тама, внизу, — пролепетал Рома. — Типа, толпу разогревает.
— Сдристнули оба вниз и тоже разогревайте толпу! Когда я спущусь — хочу, чтобы толпа уже сквиртовала в потолок! Бегом!
Во, голос вернулся, аженьки стёкла задрожали.
Рома и Иствуд сдристнули, в дверях чуть не сбили какого-то мужика.
— Мёрдок! — воскликнул тот, лыбясь, как сукин сын. — Спасибо за то, что ты сделал с этими барыгами!
— Чё тебе надо?!
— Почтальон я. Почта!
Почувствовав, что звезда немного не в настроении разговоры разговаривать, мужик вывалил на стол всё, что у него было в сумке, и свалил.
В сумке, оказывается, могли помещаться не только письма, но и кое-что побольше. Я, нахмурившись, приблизился к столу, на котором лежало что-то, завёрнутое в бумагу. Что-то плоское и квадратное.
Сверху лежало письмо. «От Доброжелателя».
Ох… Чую, хороших новостей не будет. Ладно, после прочитаю, пока — в инвентарь его. А тут-то чего такое?
Я сорвал обёрточную бумагу и захлопал глазами.
Море. Небо. Крохотный парус вдали.
— Дерек же обещал прислать тебе эту картину, — сказала Сандра.
— Помню. Нахрена только — непонятно.
— Там что-то написано, сзади.
Я перевернул картинку и чуть не выронил. Сзади было написано от руки:
B-SIDE:
Навеки, брат
Ну чё, кто тут живой остался, ау? А, вон, вижу, вылезает из-под стульев человека три-четыре. Не ссыкотите, ща будет продолжение. У нас просто опять накладочка, нужно записать трек под названием «B-SIDE: Навеки, брат». Такая херня…
Не буду долго сношать мозги, а сыграю вам ещё одну песенку, которая тоже будет эпиграфом к альбому, который огромен и фееричен, как мой пенис, и в десять раз более драматичен. Итак, Глеб Самойлов the Matrixx «Мы будем жить всегда». Да я быстренько, только припев, не ссыте. Понадобится — целиком найдёте и послушаете:
TRACK_26
Как бы кто-то там ни ржал над подобными заявлениями, но жизнь меня реально многому научила. Например, вот такому нехитрому откровению: как ты ни разъ**ывайся, толку нихрена никогда не будет, до тех пор, пока не начнёшь делать какую-нибудь совершенно левую херню.
И вот тогда внезапно — бах! — и всё складывается.
Хрен его знает, почему так, но принцип действует безотказно. Вселенная, будто конченая шалава, будет крутить перед тобой задницей и посылать нахер. Но как только ты пошлёшь нахер её и развернёшься уходить — тут же, сию же секунду она в панике кинется за тобой и начнёт хватать тебя за пенис губами, умоляя остаться.
В комнатушке над кабаком (которая сейчас служила чем-то средним между гримёркой и репточкой) я повесил на стену две картины. Одну — Дерека, с парусом одиноким в тумане моря голубом, а другую — свою.
Нет, не то чтоб я художник… Просто так случилось, что тот листок с х*ем и характерной подписью, на котором я пытался нарисовать портрет своей целевой аудитории, сохранился. И я решил, что это прекрасное украшение, памятное и значимое.
Значит оно: всё х**ня, кроме пчёл.
Что само по себе — вообще нихрена не значит.
Итак, я вернул городу дрова при помощи своего пениса. Нисколько не старался, абсолютно не вышел за рамки своих скромных возможностей. Нашёл баг в одной отдельно взятой рыжей голове, хорошенько трахнул этот баг, дал Дону то, чего он хочет, спас город от замерзания вне зоны комфорта и обеспечил себя пассивным доходом.
Вселенная удовлетворённо кивнула, сказала про себя: «Экий эгоистичный мерзавец!» — и сделала меня героем Линтона.
Весь город заговорил обо мне.
А поскольку я только и делал, что бухал, безобразничал и играл музыку, жители не долго думали, какую именно из моих немногочисленных граней сакрализировать.
Сандра, как менеджер, разбивалась в лепёшку. У неё было две задачи. Одна — простая: держать город в курсе моих выступлений и стараться, чтобы в кабак не набивалось больше народа, чем кабак чисто теоретически может вместить. Вторая — сложная: следить, чтобы я выходил на сцену на своих двоих и мог держать в руках гитару.