— Следующая песня — «Я е**л корпорации»! — объявил Ваня. — Я написал её сразу после того, как от**бал корпорацию.
Мне захотелось закрыть лицо рукой.
Почему-то именно в этот момент мне сделалось мучительно больно за каждый цент, потраченный каждым хомяком на этот концерт. Они что, заслужили вот этот п**дец? Может, конечно, и заслужили... Но б**дь, это — музыка уровня «на разогреве у местечковой группы, про которую почти никто не знает».
— Это называется «испанский стыд», — сказал вдруг чей-то новый голос.
Я покосился через плечо и увидел своего брата.
— Ты-то х*ли тут забыл? — буркнул я. — И так настроение — говно.
— Мы с Ником хотим с тобой поговорить, — сказал Федька. — Важный разговор, Мёрдок.
— У меня тут концерт, на минуточку.
— Сейчас вы отыграете по три песни в полном составе, и будет получасовой перерыв. «Живым» нужно отдохнуть.
— Вообще-то, — вклинилась Сандра, — по договору, пока «Живые» отдыхают, на сцене остаются «Мертвецы».
Это решение было немножко спорным. С одной стороны, это давало нам гораздо больше сценического времени, что в плюс. С другой, реакция публики за это время не учитывалась, что минус. С третьей, возникало ощущение, что «Живые» тут — гвоздь программы, а мы — так, дырки затыкаем.
Но приглашать для затыкания дырок ещё какой-нибудь «Velvet Starlings» было бы вообще странно. Так что я согласился потусить на сцене, пока «Живые» пожрут, посрут и вмажутся. Нам-то, мёртвым, этого не надо.
Воронцов ушёл со сцены. Я бросил взгляд на экран.
Выступление в реале: 60
Выступление в виртуале: 50
Хм. По ходу, Ваня, закончилась твоя песенка. Я даже на негатив толпу лучше тебя развожу. Стареешь, ох, стареешь...
— Ваш выход! — напомнила Сандра.
По пути на сцену я сказал:
— Народ, сделайте сейчас вообще двести процентов.
— Чё это? — насторожился Ромыч.
— После того говна, что я только что наслушался, мне позарез нужно услышать хоть три трека годной музыки. Потому что иначе я просто сдохну.
Когда я установил микрофон, обе аудитории затаили дыхание. Все ждали, что же сейчас скажет Мёрдок. Чем ответит на наглые выпады Воронцова.
А я ничего не сказал. Я сюда работать пришёл. Музыку делать. Вот этим и займусь, с вашего о**енного позволения или же без него.
По сигналу — грянули. И это было охеренно.
Каюсь, грешен, не удержался и переключил-таки фокус на реальную сцену. С удивлением увидел поднятые над головами руки, хлопающие в такт. Увидел рты, разевающиеся на припеве. А плакатов с призывами виртуалу идти нахер стало гораздо меньше.
— «Пускай холодною землёю засыпан я, — сказал я после второй песни, — мой друг, всегда, везде с тобою душа моя. Любви безумного томленья — жилец могил — в стране покоя и забвенья — я не забыл». Это, дамы и господа, не моё, это — Лермонтов, великий русский поэт. Учите матчасть, нахер. А то вот примут вас в состав СССР, а вы сидите, как чурбаньё, и не знаете нихрена. Над вами ж смеяться станут.
И, прежде чем толпа успела выразить своё нахер никому не нужное обоссанное мнение по поводу грядущего вступления в СССР и своей необразованности, мы бахнули третью песню. Я только микрофончик к клавишам переставил.
Вивьен выдала даже не двести процентов. Все триста как минимум. Таких переходов от гроулинга к колоратурному сопрано я вообще не ожидал. Живой человек так, наверное, в принципе не сумеет. А Вивьен, выкладываясь, как никогда, ещё и на клавишах вытворяла чудеса, пусть их никто, кроме меня и неё, не слышал в общем музыкальном рёве.
— Лунный отблеск в любимом окне, я замёрзну, растаю в мечтах о тебе. Ты согреешь дыханьем своим... Ты согреешь мне сердце!
Тут она не оборвала резко, как делала на альбоме, а продолжила тянуть всё дальше и дальше, как Кипелов в «Игре с огнём». Голос взлетал куда-то в тёмное небо над стадионом, рассыпался там фейерверком и звенящими искрами падал на потерявшую дар речи аудиторию.
Даже 297 очков, присуждённых за один лишь реал, не смогли обрадовать меня больше, чем это охеренное выступление. Цифры — для лохов, удовлетворение от достигнутой годноты — для реальных пацанов.
Уходили под громовые овации.
Удачи, Вань. Даже не знаю, что тебе сейчас нужно сделать, чтобы победить. Попробуй обосраться и подтереться грифом гитары. Авось, сработает.
— Вивьен, я тебе от имени партии выпишу медаль, — пообещал я.
— Ура! — подпрыгнула на ходу Вивьен. — А от какой партии?
— ВКП(б), естественно.
— Я буду хранить её, как самую драгоценную реликвию.
И даже Ромыч, опять что-то яростно зашипевший, не сумел исправить хорошего настроения.