Взобравшись на холм, я не стал спешиваться, а так и въехал на осле во дворец. Доброжелатель уже ждал меня там.
— Конфиденциальные тёрки будут? — спросил я. — Стукача убрать?
— Нет-нет, никакой конфиденциальности, — махнул рукой Доброжелатель. — Но хороших новостей откровенно мало.
— А чё не так-то? — озадачился я. — Вроде ж в дамки вышли, не? Федька помер, Ванька ожил. Нехай себе идёт своей дорогой, на мои-то нынешние песни он ведь претендовать не может.
Это был действительно тонкий юридический момент. Пока Ванька валялся в коме, а я тут творил, технически получалось, что он жив, но в то же время мёртв, а я — это и он, и не он. Теперь же выходило так, что Ванька функционален — и я функционален. А значит, юридически, мы уж точно не одно и то же нихера.
— Буквально вчера с ним провели переговоры, — сказал Доброжелатель. — Он очень недоволен...
— Это чем же? Проснулся, нахаляву стал мега-звездой, бабла — экскаваторами греби.
— Так-то оно так. Но ему, видимо, этого мало. Он пытается внести ясность в ситуацию с оцифровкой... В общем, его юрист состряпал претензию. В результате сложившейся ситуации Ваня не может претендовать на посмертную оцифровку. Потому что уже есть ты. Твоё сознание уже отлично от его сознания, слить их воедино не получится, а загрузить двойника нельзя по внутреннему кодексу проекта. То есть, фактически, мы отказываем в предоставлении услуг человеку из-за своих же косяков. Это — серьёзный иск.
— Так, не понял, а ему нахера оцифровка-то? — озадачился я. — Он же всю херню эту презирает.
— В том-то и дело, — вздохнул Доброжелатель. — Он очевидно чего-то хочет. Но чего — мы пока не знаем. Иск — всего лишь предлог. Рычаг давления. Руководство на многое согласится, лишь бы избежать очередного громкого процесса. У нас, честно говоря, и так проблем хватает, а теперь ещё и это...
— Ладно, держи меня в курсе, — пожал я плечами. — Это всё говно?
— Пока да. Но я просто хочу, чтобы ты был морально готов к тому, что концерт не состоится.
— Чего? — нахмурился я.
— Я не знаю, чего он потребует. Если он потребует отменить твой концерт — скорее всего, его отменят. Просто будь к этому готов. Он... Он тебя ненавидит, Мёрдок.
Ясный пень, он меня ненавидит. Ведь я — это он. А кого ненавидит Мёрдок больше всех? Пра-а-авильно, детишки. Вот до каких психологических глубин самопознания я добухался с Ником.
Доброжелатель как-то странно на меня смотрел. Примерно так же смотрит застенчивая девчонка, которая мечтает, чтобы ты её трахнул.
— Ты на меня так не смотри, я ж и возбудиться могу, — предупредил я на всякий случай. — Чего там у тебя ещё, выкладывай?
Доброжелатель отвёл взгляд и тихо сказал:
— По правде говоря, Мёрдок, мы возлагаем на тебя большие надежды. В том плане, что... было бы неплохо, если бы ты объяснил нам мотивы действий Воронцова.
— В смысле? Ты упоролся, что ли? Где я, а где его мотивы!
— Но ведь он — это ты!
— Повторяю: где я, а где мои мотивы! Я вот двое суток бухал с Экси — ты спроси меня, на**я?! Думаешь, я тебе что-то отвечу? Нет, Доброжелатель, ни**я я тебе не отвечу. Ибо тайна сие, покрытая мраком...
Тут моё внимание привлёк осёл. Он тактично отошёл к дальней стеночке, типа не подслушивает, и копытом шкрябал по полу. Ну, так — шкряб-шкряб. Как кошка у лотка.
— Эй, ублюдок! — прикрикнул я. — У тебя, случаем, навыка отправления естественных надобностей не разблокировалось?
— Никак нет, хозяин! — откликнулся осёл.
— Ну тогда прекрати хернёй страдать, встань по стойке смирно!
Лимузин молча вытянулся, уставился перед собой взглядом прапорщика в атаке.
— То-то же, — похвалил я и переключил внимание на Доброжелателя. — Слушай, братка, такое дело... Я ж не просто так шёл. Просьба есть.
— Кажется, я догадываюсь, — кисло улыбнулся тот.
— Инга...
— Я догадался верно.
— Умный — п**дец! — хлопнул я в ладоши. — Как она там?
— Плохо, Мёрдок. Свидетели, камеры... Никаких сомнений в том, что она сделала то, что сделала. А учитывая то, что нож она принесла из дома, на состояние аффекта списать тоже затруднительно. Умышленное убийство. В залоге отказали.
— Жесть, — покачал я головой. — Вот дура-то...
— От любви всё, Мёрдок.
— Вот и говорю: дура. Нормальная баба сидела бы себе тихо и не кукарекала. В Штаты вывезли, в хоромах поселили, денег — жопой жуй. Какая тебе ещё, на**й, любовь?!
— Вряд ли ты бы стал общаться с нормальной бабой, — резонно возразил Доброжелатель.
— Умный ты, блин... — вздохнул я. — Слушай, а вот помнишь, ты там негритосику этому адвоката нанимал?
— За это не волнуйся, — махнул рукой Доброжелатель. — Ты уже об этом позаботился. Ну, Иван Воронцов. Поскольку у Теодора не было завещания, всё его состояние разделилось между братом и матерью.