— А потом?
— А потом, — грустно улыбнулся я, — суп с котом. И пирожки с котятами. Русская национальная кухня, ковбой. Кушай, не обляпайся.
В общем, я пошёл домой. Отдыхать и набираться вдохновения. Осла бы, по идее, накормить... Но это надо на рынок переться, сена брать. Рынок — вот совсем не по дороге. Правда, по дороге к рынку будет наш с Доном кабак...
Тут у нас две возможности. Если я прибухну по пути с рынка, то домой, скорее всего, и вовсе не попаду. А если прибухну по пути на рынок, то до рынка с гарантией не доберусь. Так или иначе — Лимузин останется голодным.
По ходу, самый гуманный способ его накормить — это дать ему денег, и пусть сам покупает жратву. Вот какой я заботливый человек!
Подумав эту мысль, я возрадовался и внезапно прозрел.
Оказалось, стою напротив кабака.
— Сука, — сказал я. — Выбора нет. В дело вмешались высшие силы.
— Кто бы сомневался, — поддакнул откуда-то сзади Иствуд.
— А ты тут х**и делаешь? — спросил я.
— Живу я тут, Мёрдок.
— Да разве ж это жизнь...
Я толкнул дверь, вошёл внутрь и стремительно оценил обстановку.
Зал потихоньку наполнялся забулдыгами. Народ, кто попроще и без загонов, на обеденный перерыв заскакивал пропустить кружечку, а то и рюмочку. Почему-то создатели до сих пор не сообразили, что можно вхерачивать штраф за явление на работу в нетрезвом виде. Тут-то всё в циферках, циферки не сп**дят. Чесночком не закусишь.
Хотя по-моему, это было бы неправильно. Не, ну серьёзно. Пока система оставляет возможность себя на**ать — все терпят. Система терпит на**ки, люди терпят систему. А вот когда конкретно гайки заворачиваются в сторону тотального контроля — тут уже жди восстания.
Всё почему? Да просто по логике. Вот в нормальном мире сел пьяный за руль — и думаешь: «А, похрен, авось не остановят!» А в тотальном режиме сел — тут тебе и штраф. И ты такой: «Да х*й на всё, за**али, суки, ни продыхнуть ни пёрднуть! Пойду в царя стрелять». И ты не один такой. Много вас. Вот тут-то и начинается весёлое.
Мало кто это понимает. В основном все тупые. Один я умный, оттого и чувствую постоянно одиночество.
Но вот я, по ходу, не один такой одинокий сегодня. Вон, в углу сидит грустное рыло. И такое мерзкое это рыло, так бы его и разбил бутылкой!
— Х*й тебе в душу, Теодор, — сказал я, подвалив к столику с двумя кружками ерша. — Чё сидишь такой грустный, как будто тебя с утра никто не трахнул?
Федька печально покосился на кружку, которую я ему подвинул.
— Нассал туда? — спросил он.
— Тьфу ты! — расстроился я. — Мне ж не три годика, ёптыть. Ещё я во вверенном мне кабаке посуду не портил.
Довод Федьку убедил. Он взял кружку, глотнул, и шары у него полезли на лоб.
— Господи Боже, что это?!
— Энергетик. По моему личному рецепту. Х*ли ты сидишь такой гружёный, как будто бы это я тебя грохнул и обманом затащил в эту педовню? Вот прям заставляешь чувство вины испытывать. А я когда такое испытываю — обычно е**ло бью. Не себе, конечное дело.
Федька посопел, погрустил, потом нехотя буркнул:
— Я маме написал письмо. Она не ответила.
— Почтальон забухал, — пожал я плечами.
— Мёрдок, какой почтальон? Я отправил письмо. Отсюда из ящика они моментально отправляются на мобильное приложение. Мама уже тысячу раз его могла прочитать...
— Так ты от меня-то чё хочешь? Успокоения или правды? Если успокоения, то почтальон забухал, не парься. А если правды — то матушка наша сейчас в таком глубочайшем а*уе пребывает, что в ближайшие года три-четыре вряд ли тебе хоть телеграмму отобьёт.
— Причём здесь вообще Телеграм? — поморщился Федька.
Я долго молча смотрел на него, потом нехорошо выругался:
— Б**дь, такое чувство, будто с Ромычем разговариваю. Вроде в один год родились, в одной стране росли... Наверное, дело в том, что мне быстро за**алось в приставку шпилить, и я книжки листать начал с умным видом. А ты так семилеткой и подох. Какой у тебя психический возраст-то? Блин, пить система позволяет, значит, двадцать один есть. Мистика какая-то. Или ты там себе заранее особые привилегии накрутил? К слову сказать, мы должны сверить пенисы. Если ты себе нарисовал больше — я сию же секунду убью тебя мега-артефактом. Пошли.
— Куда? — шухернулся Федька.
— За угол, на улицу, — мотнул я головой. — Разберёмся, как мужик с мужиком, у кого больше.
— Знаешь, для человека, который на словах так открещивается от гомосексуализма, ты слишком часто размахиваешь членом при мужчинах.
— Федь, ты — не мужчина, ты — баба с х*ем.
И стоило мне сказать такое, как будто по волшебству рядом со столиком появилась Экси. На меня она даже не взглянула.