Даже Ромыч успел аженьки двух баб оприходовать. Правда, внешне это была одна и та же баба. И обе-две — неписи. Но, как говорится, беззубой собаке и х*й — косточка. Может, так, конечно, и не говорится. Но теперь будет.
— Ты, Иствуд, так легко не отделаешься. Чтобы меня на**ать, тебе нужно подождать, пока она проспится, и договориться, чтобы она всё подтверждала. Потом вы должны при мне как будто бы раздеться и сделать вид, будто трахаетесь. То есть, с полным проникновением и изображая пылкую страсть. При этом в глубине души можете не испытывать удовольствия. Вот тогда я посмотрю, премудро кивну своей гениальной головой, перекрещу вас бутылкой и отправлюсь писать новую песню. А вот это — пьяную девку на кобыле катать — даж не смешно, чесслово.
Иствуд уехал сильно расстроенным. Ну а как он хотел? «На**ать Мёрдока» — это дорогостоящий проект, требующий огромного количества ресурсов. Брательник мой вона чего устроил, чтобы меня на**ывать, а я один хер не прогибаюсь. Живу, можно сказать, с гордо поднятым факом, адресованным всея системе.
Сандра тоже свинтила домой — отсыпаться. Разбудили её, понимаешь ли, ни свет ни заря. А я, как и обещал, пошёл во «Вспышку», поскольку я — человек слова. И пусть слово это — матерное, но я не посрамлю!.. и всякое такое.
В кабаке по случаю раннего часа было малолюдно. Только неписи робко ютились по углам, да висел посреди зала на верёвках осёл Лимузин.
Мне понравилось, как он смотрелся подвешенным у меня дома, и я перетащил его в кабак. Тут он был натуральным украшением. Плюс, из такого положения он уж точно никак не мог никому нагадить.
— Здравствуйте, хозяин, — сказал Лимузин.
— И тебе привет, жопа ослячья, — сказал я. — Как висится?
Я сел у стойки. Неписаная красавица тут же подсуетилась и подошла с вопросом, какого х*я угодно господину управляющему. Я сказал, что господину управляющему угодно пивка.
— Прекрасно висится, хозяин, — сказал Лимузин; он нашёл себе развлечение: закручивался в одну сторону, а потом раскручивался и закручивался в другую. — Только я бы предпочёл, чтобы я не висел...
— Ну, Лимузин... Предпочтения — дело такое. — Я глотнул пива. — Я, может, тоже бы предпочёл сейчас стоять посреди Красной площади и ссать в сторону Кремля. Однако кого это е**т?
— Ваша правда, хозяин... — признал вертящийся осёл. — Да только вы ведь должны понять, что я не виноват! Меня так запрограммировали — чтобы я постоянно спрашивал, можно ли съесть ваши травки. А тот вы — он был совсем как вы. И я не мог ослушаться...
— Вишь, какая херня, Лимузин, — доверительно сказал я, — того мудака я достать при всём желании не могу. А ты — вот он. И — причастен. Причастен ведь?
— Причастен...
— Ну вот. Тебе и огребаться. Логично же?
— Логично, — совсем расстроился Лимузин. — Так что же, мне теперь тут так всегда и висеть?
Да нет, конечно. Только пока Дон не увидит. А уж он-то, увидев, обязательно придумает, почему это всё — п**дец и нельзя. Нудные они, европейцы эти.
— Я тебе, Лимузин, вот что скажу. — Я повернулся на высоком табурете и удобно облокотился на стойку правым локтем, чтобы было удобно хлебать пиво из кружки, которую держал левой рукой. — Ты вот мне на жалость давишь, мол, не виноват, мол, запрограммировали, приказали... А ты думаешь, что — у людей иначе? Вот иной долбоклюй пойдёт — убьёт, ограбит. И что думаешь? А он не виноват! Его среда довела. Жизнь заставила. Детство трудное, отчим-педофил. А то, может, и вообще — на всё божья воля, и хоть тебе х*й по деревне. Или по-другому — «бес попутал»! В общем, кого ни спроси — никто ни в чём не виноват. Никогда. Что ж тогда? Отпустить всех из тюрем?
— Я, хозяин, не в теме насчёт тюрем, — признался Лимузин. — И про реал в целом. В меня таких познаний не закладывали...
Что забавно — все более-менее интеллектуальные неписи в этой педовне прекрасно отдупляли, что они — не настоящие, не живые. И совершенно по этому поводу не напрягались. Ну, неписи и неписи, ну функции у них какие-то. Так ведь и люди так же живут. И всем по**й. Никаких вам «Бегущих по лезвию» и прочего говна.
— Не верю я в действенность наказаний, — внезапно погрустнев, сказал я. — Перевоспитываешься, когда сам себе искупление назначишь, вот что я тебе скажу, Лимузин.
— А как же я назначу, если я в таком положении?
— А я знаю? Крутись как хочешь!
— Кручусь... — Осёл закрутился.
— Вот и долбо*б, — похвалил я его.
Допил пиво и пошёл к выходу. Если Доброжелатель зовёт на аудиенцию — значит, важное что-то, не просто так х**ня какая-нибудь.
TRACK_04