Нелюбовь, если её не трогать, тихо спит. Но если что-то понадобится, если нелюбящего человека побеспокоить, его нелюбовь переходит в ненависть.
Если меня били в школе мальчишки, мать давала мне глупый совет: "Не реагируй. Бьют тех, кто реагирует!". Если бы я не пыталась защищаться, надо мной издевались бы еще больше! До школы мамины советы были еще более несносны. Она очень высокомерно относилась к нашему дворовому окружению. Почти все люди в микрорайоне были из села, или имели там родственников. Я спокойно дружила с украинскими мальчиками, она же очень негативно высказывалась о них. Если кто-то во дворе обижал меня, она говорила: "Не обращай внимание" таким тоном, будто я должна была презирать всех поголовно. По всему выходило: она — особа голубых кровей, и я должна не уронить её достоинство и благородство. Но разве благородная женщина станет ругаться низкими словами, причинять боль и проявлять жестокость? С этим очень трудно смириться и пережить это. Хотя иногда я сомневаюсь… Недавно она сказала, что проявляла ко мне мало ласки и жалеет об этом. И добавила, что всегда была "ведомой" и делала то, о чём ее просили. Я просила её лишь читать мне книги… А поцелуев и объятий выходит не ждала… Большую половину своей жизни я, однако, любила свою маму и считала её хорошим и замечательным человеком…
Мир жесток. Поэтому люди объединяются в семьи, чтобы выжить среди жестокости друг друга. Мне просто не повезло родиться в той семье, где внутри ненависти было ещё больше, чем снаружи.
Может, мне было лучше умереть в детстве? Как это случилось с моими подружками? Они были чудесные, и родители у них были хорошие. Никто не мог знать, что их жизнь будет такой короткой.
Олеся была старше меня на год, и мы ещё даже не ходили в школу. У неё было удивительное качество: её душа была очень развитой. Все чувствовали это и относились к ней не как к ребенку. Взрослые уважали её настолько, что ставили не вровень с собой, а на пару ступенек выше, как она того и заслуживала. Эта девочка с длинными золотыми волосами и синими глазами была очень доброй и серьезной. В ней не было и следа детской неуклюжести, себялюбия или зависти. Странное, очень редкое благородство. Когда она проходила по двору, её деревянные босоножки звонко стучали по асфальту. Мы могли забраться с ней на стол для домино, оббитый железом, и рассматривать листья дубо-клёна. Или отбивать чечётку, пока кто-нибудь из соседей не высовывался из окна с недовольным криком. Это не было глубокой дружбой: мы забегали к ней домой попить воды или сходить в туалет. Редко играли и больше разговаривали, когда встречались во дворе. Она умерла в сентябре в возрасте семи лет. Рак легких. Сгорела за месяц, после того как летом упала с дерева.
Еще одна девочка, с которой я дружила, Яна Слепец. Её волосы напротив темные, по контрасту с очень бледной, почти прозрачной кожей. Светло голубые глаза в тени длинных ресниц кажутся тёмно синими. Тихая, скромная — из тех, что и мухи не обидит. Такая же малявка, как и я. Мы учились вместе всего пару дней, когда с ней произошло несчастье. Она утонула в бассейне. Ударилась, когда ныряла. Или может кто-то нырнул рядом и оглушил ее. Тренерша ловила ворон, и прошло около получаса, прежде чем мою подружку достали из воды. Ей делали искусственное дыхание, но было уже поздно. Лёгкие были полны воды. Как мне рассказали, Янку переворачивали вниз головой и трясли, чтобы вылилась вода. Большей глупости они не могли сделать. От удара, в мозг вытекло много крови, образовалась опухоль. Они только ускорили конец. Было особенно больно осознавать, что её глаза закрылись навсегда — в полном соответствии с фамилией, которую она носила.
22. ТЁТЯ И МОЯ КРАСИВАЯ ДУША
Большую часть лета я проводила в Херсоне у маминой сестры. Пока я была совсем маленькой, была жива моя настоящая бабушка. Мамина мама. Она приносила нам настоящий горький шоколад, гуляла со мной и моим братом. Могла вытащить из патрона под током шаловливые детские пальцы, или почитать на ночь сказку. Самой любимой нашей книгой были "Скандинавские сказки" с потрясающими воображение картинками. Тролли и Скеллы. Черти, ад, колдуны. Ангелы и души в раю. Синяя Борода и три загубленные им сестры. Великаны-людоеды, мертвецы и привидения… Принц и голые принцессы, сигающие к нему в кровать. Братишка стеснялся этих картинок, и я обожала сунуть ему под нос одну из них. "Обнаженные красивые девушки с круглыми, розовыми грудями, длинным стройным телом и темноволосым лоно" — вуаля!
Бабушка никогда не тискала нас в объятиях и не приставала с поцелуями. Но рядом с ней я была абсолютно счастлива. Потом её не стало и я приезжала только к тёте. Там забывались все неприятности, накопленные за год. Оттуда я возвращалась совершенно другим человеком. Доброй и счастливой. Тётя редко критиковала меня, а если это случалось, то через минуту она уже обнимала меня и хохотала вместе со мной. Для неё я никогда не была мерзким, плохим ребенком, эгоисткой. Она видела во мне добро, и это добро множилось десятикратно оттого, что она его замечала. А моя благодарность не имела границ. Ее заботил мой внешний вид, моя одежда, причёска. Она не стригла меня насильно под мальчика, а заплетала красивые косички. Не только заботилась о том, чтобы мы с двоюродным братом — ее сыном были сыты. Её волновало, чтобы мы были счастливы, чтобы общались со сверстниками. Чтобы мной интересовались мальчики, а братом — девочки. Всегда улыбалась, шутила. Маме же всё, что касалось меня, было по барабану: она никогда не испытывала даже потребности в разговоре со мной. А если заговаривала я, то разговор заканчивался после пары фраз, или переходил в скандал. "Я не люблю лясы точить, делами нужно заниматься!" — типичная ее отмазка. Хотя просто не умела развлекаться. Брак настолько не удовлетворял её, что она ходила в постоянной депрессии. Бледная, раздражённая, несчастная и злая.
Моя тётя, или моя вторая мама, как она сама себя часто называла, понимала меня в моём битом состоянии больше других. Но считала, что этого можно избежать — если быть Хитрой по-Женски, Мягкой и Ласковой. Дескать Женщин никто не бьет, а ершистых пацанок очень даже. Но она просто не понимала, что душевнобольным людям все равно кого бить: женщину, ребенка, или подростка-дочь. Она просто не хотела верить в это, как врач не хочет верить в раковую опухоль, которую нельзя вырезать.
23. ПИАНИНО
Когда я уже ходила в художественную школу, мне для уроков музыки понадобилось пианино. Музыка была частью учебной программы. Я не чувствовала большой тяги к этому инструменту, и мои кривые пальцы тоже. Но тут подвернулся очень старинный инструмент, который продавали за бесценок. Мы купили его. Пианино на момент покупки исполнилось сто три года, а может и больше. Черное, с лакированными витыми колонками и золотым стёртым рисунком на крышке. Очень расстроенное и весом с полтонны. Вместо игры я поднимала его на спине, чтобы проверить свои силы. Оно стояло в моей комнате… Рисование не терпит зрителей и тем более балагана вокруг. Как и писателю, художнику нужно уединение, чтобы не сбить настрой, который он переносит в свою работу. Но папашка с этим не считался. С тех пор, как появилась эта чертова новая игрушка, он регулярно без предупреждения заходил в комнату и бренчал, когда я рисовала или делала домашнее задание. Это и само по себе раздражало бы любого. Что уж говорить обо мне? После того как он мне чуть не выбил мозг дверцей кухонного шкафа, я его ненавидела. А он еще являлся ко мне как ни в чем не бывало и продолжал играть на нервах. Я попросила его выйти. Объяснила, что я не могу рисовать, когда у меня в комнате кто-то еще. В ответ — ругань, оскорбления, сильные побои. Я не повышала голос, я попросила вежливо — а в ответ меня сразу же избили. Хотя я считала, что имею право остаться одна в своей комнате — не всегда, когда мне хочется, а когда я занимаюсь важными для меня вещами.
Мать когда защищала меня, а когда и нет. Если она на словах заступалась за меня, он приходил в ярость, оскорблял её и лез на неё с кулаками. Пару раз он пытался ее ударить, но она всегда могла с силой оттолкнуть его от себя. Отец мамы — мой дед, был алкоголиком, который часто бил — но не детей, а мою бабушку. Тренировки в вольной борьбе с детства так закалили мать, что папашка не решался с ней связываться. Куда проще было бить меня — слабую и беззащитную, ту, которая не может дать отпор.