Виновен ли топор Раскольникова в убийстве старушки-процентщицы? - вопрос свободы воли.
Деперсонализация. Не мы таки - жизнь така. Я - не я, и корова - не моя. Или - язык.
-- Ты известен успехами своего языка. В риторике, например. Примени же. Свой талант. Проведи языком. Здесь. И здесь. Осторожно. Тихонько. Старайся. Послушание - твой первый обет. Следуй ему.
Ухватил за шиворот чёрного шерстяного наплечника, чуть придавил коленом спину, всунул его голову между ляжек принцессы.
Сперва ничего не происходила, он даже пытался как-то вырваться. Потом затих, понял, что все мы в руце божьей, а он здесь - в моей.
Тут женщина ахнула. И ещё. И ещё.
Она стонала и вскрикивала, выгибалась и содрогалась. Всё ускоряясь. В такт моим толчкам этим инструментом, головой будущего (в РИ) польского историографа. Историограф тяжело сопел: в момент первого ощущения женщина рывком сдвинула колени, плотно сжав бёдрами голову бедного бернардинца, и не отпускала.
Поскольку я помню нашу первую с ней встречу... и подобный эпизод... то сочувствую монаху.
Мне было хуже. Одиннадцать лет назад она была моложе и сильно тощее. Более резка в движениях. Я тогда чуть не оглох от удара её ещё костлявых ляжек по ушам. А теперь-то... Мягенько. Хотя может задохнуться. После трёх месяцев конного марша принцесса уже не Рубенс, однако...
-- Иди! Иди сюда! Хочу тебя! Хочу! Ну!
Она толчком ноги сбила Кадлубека куда-то под стол и рванулась ко мне на шею.
Если женщина говорит хочу!, то мужчина должен пионерить: Всегда готов!.
Чисто для знатоков пионерии: галстук и значок при этом не обязательны.
Конец сто сорок девятой части
Часть 150 Заплачет вся её родня....
Глава 769
Прошедшие месяцы не прошли даром. В части вольтижировки.
Уверенно соскользнула с края стола, оперлась одной ногой на тело рыдающего на полу бернардинца, что позволило купировать разницу в росте. Второй обвила меня за пояс, ухватила двумя руками портупею с огрызками. И принялась таскать вперёд-назад.
Из-за маски я почти не видел её лица. Только негромко ахающий и, временами, рычащий распахнутый рот, искривлённые в напряжении, пляшущие губы. Машущий во все стороны, хлещущий по лицу рыжий конский хвост. И расширяющиеся зрачки в прорезях маски.
Монах скороговоркой молотил Pater Noster, охая и сбиваясь под ногой принцессы, когда наши движения заставляли её опираться сильнее.
Наконец... она упала мне на грудь. Судорожно пытаясь восстановить дыхание.
-- Понравилось ли, моя принцесса?
-- Д-д-а. В-волшебно.
-- Посреди луж крови уничтоженных врагов, попирая пятой выю бернардинского монаха, движением пятки управляя Зверем Лютым, понуждая его страсть его же клинками... Возможно ли большее твоё торжество, красавица?
-- Н-не знаю. А ты... развратник. Мой единственный господин.
-- Я?! Я всего лишь ленивый неумелый подмастерье перед ликом Творца. Вот он - настоящий развратник.
Изумление было столь явным, что пробилось сквозь начищенную бронзу маски. Пришлось объяснить:
-- Господь сотворил мир. Весь. Дал нам возможности. Все. Представил, продумал, прочувствовал. Божий промысел. Пережил в своих бесконечных божественных фантазиях. Всё. Со всех сторон. Тебя, меня, этого монаха под твоими ногами. Оценил и решил: вот это - отдать людям, это - хорошо. Он - всезнающий и всемилостивейший. А мы так... пытаемся найти. Заложенное в нас от сотворения мира. Не где-то далеко, а в нас самих. Поэтому надо учиться, учиться и учиться. Ты устала?
Она вспомнила. Где мы и что мы. Осторожно слезла со стола и с Кадлубека. Завернулась в скатерть, равнодушно стряхнув остатки еды и посуды, замучено улыбнулась напоследок и оправилась приводить себя в порядок. Волоча за собой ненужную цепь, встряхивая головой в неосознаваемых попытках освободиться от тяжёлого конского рыжего хвоста на каске.