С простыми людьми, кто навестить родных на могилку приходил, лярва вела себя смирненько, даже сочувствовала. Сядет рядом на лавочку, да поглаживает человека по спине. А к иному на стол залезет, да водочку в рюмку подливает. Тот наклюкается до помутнения, и засыпает в пьяных соплях, а лярве того и надо. Заберется она к нему на шею, ножки свесит, и сидит — наслаждается. Но особливо таким не пакостила. Не заслужили они.
Июльский день не предвещал ничего нового. С утра на кладбище потянулись люди. Солнышко пригревало, но прохладный ветерок отгонял жару. Лярва сбегала на могилку мертвого хозяина, протерла табличку, сорняки прополола, подкинула печеньку в блюдечко для мышки, да побежала смотреть на похороны.
Похороны она любила за эмоции, которые щедро разбрасывала процессия. Родственники умершего, в большинстве своем, горько плакали, роняли слезы в землю, согревая своим горем давно уже похороненных и позабытых. Другие же прятали счастливые улыбки в платках, предвкушая вступление в наследство. Этих лярва не очень любила. Эти ничего никому не давали, а только брали. Таких лярва по-своему наказывала. У кого шнурок развяжет, чтобы споткнулся да упал, у кого кошелек из кармана вытащит, кому камешек в туфлю подкинет.
Но пуще следила лярва за теми, кто незаметно пристраивался к похоронной процессии уже на кладбище. Ведьма ли, колдун ли норовили утащить чего из гроба покойника. То ленточку траурную, то цветок искусственный с венка, а были и те, кто умудрялся отрезать клок с одежды мертвого, а то и головы волосы. В добро такие сувениры не пускали. Они нужны лишь для черных дел, грязных. А за это нужно платить. Вот и ждала лярва оплаты.
Молодую девицу, которая пристроилась к большой пышной процессии у ворот, лярва сразу приметила. Та слилась с толпой опечаленных. На прикрытое черной вуалью лицо натянута маска скорби. Платочком кружевным сухие глаза промакивает. Вздыхает грустно. Отыскала опытным накрашенным глазом девица лысого мужчинку. Красотой он особо не отличался, ростика небольшого, и пузико над ремнем нависает, но костюм на нем явно дорогой, на заказ шитый.
У могилки, когда гроб в землю уже опускали, покачнулась девушка, да и повалилась на лысого. Тот подхватил красавицу, засуетился.
— Вам плохо? — спросил он.
— Ничего, ничего. Уже все прошло. Такое горе. Простите, — залепетала она накрашенными ярко-красной помадой губами. Облизала она эти губы призывно, посматривая, какой эффект вызвала. Оценила запонки на манжетах белой рубашки, да зажим для галстука с бриллиантом.
Мужчина нервно сглотнул. Протер взмокшую лысину платочком.
— Может вам водички?
— Не стоит беспокоиться, все хорошо, — проворковала девица, приметив искру интереса в блеклых глазках.
Оперлась на любезно подставленную руку, а сама ему в карман пиджака красную нитку с узелками сунула. Приворотная нитка та имела силу сексуального влечения.
Лярва глазам своим не поверила. Даже протерла их для убедительности. Девица в черном коротком платье, открывающем стройные ноги, ворожила. Сердечко лярвы забилось в радостном предвкушении. Но правила есть правила. Никто не смеет их нарушать. Поправила лярва платице и подскочила к девице. Подергала ее за подол, обращая на себя внимание, подняла глазки жалостливые вверх.
Плакальщица поморщилась заметив незнакомую девочку. Девочка была красивая, с большими голубыми глазищами, губки бантиком, да кудряшки светлые вокруг пухлого личика. Не любила девица детей до одури. Терпеть не могла.
— Чего тебе? — бросила она грубо.
Лярва смотрела молча. Длинные ресницы затрепетали.
— Иди. Иди отсюда. Где там родители твои? — сказала девица и сделал шаг в сторону.
Маленькая ладошка протянулась на встречу.
— Нет у меня для тебя ничего. Конфет нет. Иди уже отсюда, — фыркнула девица, устремляя свой томный взор на лысого коротышку, разомлевшего от женского внимания.
Улыбнулась лярва и скрылась за мраморным памятником, наблюдая. Пока все шло хорошо. Девица подходила ей по всем параметрам. Злая, наглая, стервозная, без совести. Такие к цели по трупам идут.
Похороны закончились. Люди завалили могилу венками да цветами. Поплакали, как водится, да и потянулись к выходу.
Девица все время висела на руке пузанчика. Тот распелся соловьем, стараясь угодить красавице. Красавица же уже предвкушала, как скинет с себя платье, под которым не было белья, как покраснеет от желания этот жалкий кошелек с ушками и станет ее рабом.