Кэти помнила. Мэнди Мартин подцепила крупного продюсера из Голливуда, разъезжавшего по Англии в поисках натуры для съемок своего очередного супербоевика. Но на каждую такую Мэнди приходились сотни других девушек, не добившихся ничего. Проститутки. Вот кем они становились, если называть вещи своими именами. Кэти передернула плечами и не ответила ничего.
— Ну ладно, я скоро опять тебе позвоню, о’кей?
— О’кей, — автоматически ответила она. Легче было сказать то, что Мэйв хотела услышать, чем спорить с ней.
— Ну и славно. Мое агентство готово подписать контракт с тобой, как только ты объявишься. О, и не беспокойся о потере своего уютного гнездышка. Мы скоро увидимся с тобой в прелестной маленькой «голубятне» в Челси. Я знаю, что ты девушка разумная, Кэти. Я это сразу поняла, как только тебя увидела.
Ее сухой дребезжащий смешок резко прервался, и Кэти поняла, что та положила трубку. Несколько мгновений она смотрела неподвижным взглядом на телефон, и в голове у нее царил сумбур. Так, значит, Мэйв, едва увидев ее, сразу поняла, что она потенциальная добыча для агентства «Финегел». Кэти засмеялась горьким смехом. Выходит, все то время, пока она жила в своем маленьком уютном гнездышке со своим богатым любовником, Мэйв Финегел спокойно выжидала, когда можно будет завербовать ее…
Как сомнамбула бродила она по прихожей, глядя в пол и спрашивая себя, что же ей теперь делать… Впрочем, для начала она должна принять таблетки. Кэти взяла с дивана сумочку, высыпала две таблетки на ладонь и проглотила их, не заметив, что руки трясутся. Все еще ощущая оцепенение, она подошла к кухне и остановилась не замеченная в проеме двери, с отсутствующим видом глядя в окно. Дождь хлестал по оконным стеклам, пустынные зеленые пастбища простирались вокруг, насколько хватало глаз. Кэти не видела отца и сестру, которые разговаривали сидя за кухонным столом, — мыслями она была за многие мили отсюда.
Брин скомкала письмо в руках, так что ногти вонзились в ладони.
— Ублюдки! — прерывающимся голосом пробормотала она. — Больше денег за стадо… Как будто лишняя сотня фунтов здесь что-то значит.
Джон Виттейкер вздрогнул и украдкой приложил руку к груди. В кухне было жарко и душно. Пытаясь немного ослабить боль, он сделал несколько глубоких вдохов. Сегодня утром он сообщил работникам, что временно увольняет их в конце месяца. Это было самым трудным делом, которое он когда-либо делал, но никто из них сетовать не стал. Он был последним, кто продержался, последним фермером, который пытался пробить головой стену, и не его вина, что это не удалось. И хотя работники приняли увольнение спокойно, пытаясь для самого хозяина смягчить тяжкий удар, все, что было сказано утром, прозвучало для него похоронным звоном.
А теперь еще и новая напасть. Внезапно стало трудно дышать, и Джон сделал усилие над собой, чтобы подавить поднимающуюся панику. Брайони и без того, казалось, готова была заплакать, зачем же еще больше пугать ее? Наверное, самое лучшее сейчас — это поговорить с ней о том, на что он потратил сегодняшний день.
— Слушай, дочка. Я ездил в Клейфем смотреть тот коттедж, что там продается.
— Он слишком дорогой, папа, — сказала она, зная, о чем думает отец.
— Место там тихое, Брайони. К тому же он гораздо меньше нашего дома — легче будет убирать его.
Он продолжал хвалить местность, соседей, сад, но Брин не слушала его. Мыслями она была там, в картинной галерее, рядом с самым красивым мужчиной на свете. Как он мог подобным образом поступить с нами? — подумала она, так внезапно поднявшись, что ее стул покачнулся и упал назад. Но у него же сегодня большой прием, вдруг вспомнила она. И мысленным взором увидела хрустальные вазы, сверкающее столовое серебро и большие корзины цветов, каждая из которых стоит целое состояние. Только тех денег, что он потратил на сегодняшний прием, наверняка хватило бы, чтобы заплатить банку этот проклятый долг… А что он сделал?
Брин открыла дверь и вышла во двор. Она стояла под проливным дождем, не чувствуя холодных струй, текущих по лицу и проникающих под толстый серый свитер, и все думала, думала о нем. Он прислал им письмо, предлагая эти дерьмовые сто фунтов за овец, вот что он сделал!