Господа, офицеры,
По натянутым нервам...
... И так до бесконечности.
По-пьяни, как я узнал позднее, Старшина ловил клин. И от лишних "полста" зависал на грани реальности.Всё начиналось с "Офицеров" и заканчивалось воспоминаниями о Чечне.
- .. Придёт одна смерть в парандже, а потом грузом 200 весь взвод домой летит. У кого ноги нет, кто по пояс, а кого вообще внутри нет. Потому, что и собирать нечего...
- Слушай, завязывай, - попросил Сепуха.
Старшина вскинул на него мутный взгляд. Долго и тщательно рассматривал, словно пытаясь вспомнить, кто он такой и что вообще здесь делает.
- А что ты скалишься? - Наконец поинтересовался он. - Думаешь, здесь по другому будет? Кого растяжкой зацепит. Кто на "лепесток" наступит.
- Иди воздухом подыши.
- Пошли покурим, Старшина.
Он усмехнулся, глядя в свой бокал. Кивнул и поднялся.
- Думаешь, контуженный? - Спросил, когда мы вышли на улицу. - Не контуженный. Другой жизни просто не знаю. Страшно и не понятно там, на гражданке.
- А здесь не страшно?
- За себя – нет. За вас страшно. У меня-то там никого не осталось. Мать от инфаркта скончалась, когда меня из запаса в Грозный вызвали. Отец в тюрьме закончил. А с семьёй так и не сложилось. Дураком становлюсь, как выпью, - он опустил голову, словно извиняясь за порыв откровенности. - Не отпускает Чечня. Грузом лежит.
Сквозь дым своей сигареты он впился в меня долгим, тяжёлым взглядом. В котором, как мне показалось, я уловил тень знания будущего. Нашего общего здесь будущего.
- Сколько тебе, боец?
- Двадцать четыре.
- Что, жизнь не в радость была?
- Шило на мыло поменял.
- Кем на гражданке-то был?
- Скажу, бандитом, поверишь?
- Убивал?
- Не доводилось.
- Когда убьешь – поверю. Вот тогда и поймёшь. И меня, и Сёмыча того. И что смысла во всем этом нет. А на гражданку вернёшься либо контуженым, либо сопьешься.
В словах его было что-то такое, что натолкнуло на мысль о неотвратимости ещё не начавшегося действа. Не начавшегося, но уже запустившего механизм.
- Думаешь, вернусь?
- Вернёшься. Только рад не будешь, что вернулся. Как они все перед глазами пройдут...
- Не рано хоронишь, Старшина?
Он сделал глубокую затяжку и вышвырнул окурок в снег.
- До половины ещё не дошло, что это не армия, где всё чётко и ясно. Отслужил – вернулся.Попрут на нас и передохнем все. Поминай, как звали. Бессмысленная война. Бессмысленные жертвы...Если хватит потом сил жить по-человечески – считай, что повезло.
Он бросил последний взгляд на небо, засунул руки в карманы и побрел обратно к бараку.Спустя минут пять оттуда громыхнула гитара и Антоха на сорванных связках проорал:
- Злая пуля, учи меня жить...
*****
Было ещё кое-что, наложившее на меня печать ответственности.
Ночью, спустя неделю после дня рождения Старшины, Макс силком вытащил меня из койки. Провёл по тёмному коридору до душевой.Яркий свет потолочной лампы ударил в глаза. Я проморгался и оглядел всю собравшуюся компанию.Мержинский, Антон, Серый, Макс – во взгляде каждого присутствовала недоступная мне тайна.
- И?
Серёга ухмыльнулся и раскрыл кулак. Под светом лампочки тускло блеснуло новое лезвие.
- Заняться нечем?
- А ты не ершись, Архипов. Чего ершишься? Знаем мы, что твоя кровь дорого стоит. Но не дороже ведь наших жизней?
- Сделает она тебе погоду, Мержинский, кровь моя?
- Чем не повод проверить?
Брат Малого аккуратно вытянул у Серёги лезвие, подошёл к раковине и спокойно полоснул ладонь.
- Клянусь, в какой бы передряге ни оказались, буду за вас горой. Сам сдохну, но каждого из вас вытащу. Ваша кровь – теперь моя кровь....
- Клянусь.
...
- Клянусь.
...
Серый выжидающе посмотрел на меня, взяв запачканное лезвие в пальцы.Я скользнул взглядом с него на остальных.Мержинский — подневольный, в некотором плане, служивый. Выбравший военную карьеру вместо тихой размеренной жизни. Моя ответственность за него ему погоды действительно не сделает. Сам знал, на что шёл.Другая ситуация – Сороконог и Белозубов. Восемнадцатилетние птенцы с неопределённой судьбой, попавшие сюда по моей вине. Им было нечего терять. Но лишь потому, что они ничего ещё и не обрели.И Макс, свято чтивший нашу дружбу. Он считал своим долгом оберегать меня от глупостей. Хотя чаще от глупостей оберегал его я.
- Ну, Андрюха, - поторопил Серый, неосторожно чиркнув поперёк линии жизни. - Твою мать...