– Сука…
Остановился хорошо одетый мужчина:
– Чего такое?
– Сука… – повторил Лапин.
– Жизнь-то? Это точно.
Лапин тяжело встал. Заковылял к Патриаршим прудам. Здесь снега давно не было. Мокрый тротуар. Весенняя городская грязь возле пруда.
Он добрел до Большой Бронной. Вышел на бульвар. Сел на скамейку. Откинулся на влажную жесткую спинку.
– Хуе… бень… хуебень…
Подошла грязная старушка. Заглянула в урну. Двинулась дальше.
Лапин достал кошелек. Вынул доллары. Пересчитал: 900.
Пересчитал рубли: 4500. И старые свои 70. И металлический пятак.
Посмотрел по сторонам. Шли люди. Быстро. И не торопясь. Парень и девушка пили пиво на ходу.
– Это правильно… – Лапии вынул пятисотенную купюру, кошелек убрал.
Встал осторожно. Но боль затаилась.
Он добрел до ларька. Купил бутылку «Балтики». Попросил открыть. Отпил сразу половину. Отдышался. Вытер выступившие слезы. Двинулся к метро. На Пушкинской площади было людно. Он допил пиво. Осторожно поставил на мраморный парапет. Стал спускаться вниз по ступеням. Остановился. Подумал: «А хули?»
Повернул назад. Вышел на Тверскую. Поднял руку. Сразу остановились две машины. Грязно-красная. И зеленая. Почище.
– Чертаново, – сказал Лапин водителю грязно-красной.
– И чего?
– Чего?
– Чего-чего! Сто пятьдесят!
Лапин кивнул. Забрался на сиденье рядом с водителем.
– Куда там?
– Сумской проезд.
Водитель хмуро качнул усами. Включил музыку. Плохую. Но громкую.
Через час небыстрой езды машина подъехала к семиэтажному дому Лапина. Он расплатился. Вышел. Поднялся на пятый этаж. Открыл ключом дверь. Вошел в тесно заставленную прихожую. В квартире пахло кошкой и жареным луком.
– А-а-а… явление Христа народу, – выглянул из кухни жующий отец.
– Надо же! – выглянула мать. – А мы уж понадеялись, что ты к Головастику переселился.
– Привет, – буркнул Лапин. Снял куртку. Потрогал повязку: не заметно через майку? Глянул в овальное зеркало: заметно. Пошел в свою комнату.
– Мы уже все съели, не торопись! – крикнула мать. Они с отцом засмеялись.
Лапин толкнул ногой дверь с надписью: «FUCK OFF FOREVER!» В комнате был полумрак: книжные полки, стол с компьютером, музыкальный центр, гора компакт-дисков. Плакаты на стене: «Матрица», голая Лара Крофт с двумя пистолетами, Мэрилин Мэнсон в образе гниющего на кресте Христа, незастеленная кровать. Сиамский кот Нерон дремал на подушке.
Три рубашки висели на спинке стула. Лапин взял черную. Надел поверх майки. Осторожно лег на кровать. Зевнул с ревом:
– У-а-а-а-а-а-бл-я-а-а-а-а!
Нерон нехотя поднялся. Подошел к нему. Лапин подул ему в ухо. Нерон увернулся. Спрыгнул на старое ковровое покрытие. Пошел из комнаты.
Лапин посмотрел на большие губы Лары Крофт. Вспомнил медсестру.
– Хар… Хара? Лара. Клара.
Усмехнулся. Покачал головой. С силой выдохнул сквозь неровные зубы.
В полуоткрытую дверь заглянула мать: 43 года, полноватая, каштановые волосы, моложавое лицо, серые лосины, черно-белый свитер, сигарета.
– Ты что, и вправду сыт?
– Я поем. – Лапин застегивал рубашку.
– Погудели вчера?
– Угу…
– Позвонить трудно было?
– Уг-у-у-у, – серьезно кивнул Лапин.
– Мудило. – Мать ушла.
Лапин лежал. Смотрел в потолок. Теребил стальное охвостье ремня.
– Я дважды разогревать не буду! – закричала мать на кухне.
– По барабану… – махнул рукой он. Потом приподнялся. Поморщился. Тяжело оттолкнулся от кровати. Встал. Побрел на кухню. Там мать мыла посуду.
На столе стояла тарелка с куском жареной курицы. И вареной картошкой. Здесь же стояла чаша с кислой капустой. И тарелка с солеными огурцами.
Лапин быстро съел курицу. Картошку не доел. Запил водой.
Пошел в большую комнату. Снял трубку. Набрал номер:
– Кела, привет. Это Юрка Лапин. А Генку можно? Ген. Это я. Слушай, мне… это… потереть с тобой надо. Да нет, ничего… Просто посоветоваться. Нет, это ни при чем. Там… это. Другое. Щас? Конечно. Ага.
Он положил трубку. Пошел в прихожую. Стал натягивать куртку. И чуть не закричал от боли:
– Ой, бля-а-а-а-а…
– Ты чего, опять уходишь? – гремела тарелками мать.
– Я к Генке, ненадолго…
– Хлеба купишь?
– Ага.
– Дать денег?
– У меня есть.
– Неужели не все пропили?
– Не все.
Лапин вышел из квартиры. Хлопнул дверью. Шагнул к лифту. Остановился. Постоял. Повернулся. Спустился по лестнице на четвертый этаж. Остановился на лестничной клетке. Присел на корточки. Заплакал. Слезы потекли по щекам. Сначала он плакал беззвучно. Трясся плечами. Прижимал худые руки к лицу. Потом заскулил. Вырвались скупые рыдания. Изо рта. И из носа. Потом зарыдал во весь голос. Рыдал долго.
С трудом успокоился. Пошарил по карманам куртки. Платка не было. Громко высморкался на избитый желто-коричневый кафель. Вытер руку о стену рядом с надписью «ВИТЕК ГОВНОЕД».
Рассмеялся. Вытер слезы:
– Мэр, мэр, мэр… мэр, мэр, мэр…
Опять зарыдал. Колупал пальцем синюю стену. Трогал грудину.
Постепенно успокоился.
Встал. Спустился вниз. Вышел на улицу. Прошел мимо трех домов. В четвертый вошел. Поднялся на второй этаж. Позвонил в 47-ю квартиру.
Зеленую стальную дверь открыли почти сразу.
На пороге стоял Кела: 28 лет, среднего роста, коренастый, мускулистый, лицо плоское, рыжеватые усы, бритая маленькая голова.
– Здоров. – Кела повернулся. Ушел.
Лапин вошел в коридор двухкомнатной квартиры: четыре колеса, ящики из-под аудиоаппаратуры, вешалка с одеждой, горные лыжи с ботинками.
Из комнаты Келы доносилась громкая музыка. Лапин прошел в комнату Гены: ящики с видеокассетами, кровать, буфет, фотографии.
Гена сидел за компьютером: 21 год, взъерошенный, похожий на Келу, но полнее.
– Привет. – Лапин встал у него за спиной.
– Хай… – не обернулся он. – Где пропадал?
– Везде.
– Чо, растворился?
– Ага.
– А я вчера сайт нарыл классный. Гляди:..
Он набрал www.stalin.ru. Появилась бледная картинка с изображением Сталина. Под ней надпись: СОБЕРИ КАМЕННЫЙ БУКЕТ ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ!
Под надписью виднелись семь каменных цветков. Гена навел стрелку на один. Нажал. Возникла картинка: корова, татуированная изображением Сталина, пасущаяся на лугу из каменных цветков. Над коровой парил лозунг: ВСЕ НА БОРЬБУ С БЕССОЗНАТЕЛЬНЫМ!