Все в отделе утверждали, что Карелла превращается в коротышку, когда надевает водолазку или свитер с воротником «хомут». На самом деле он не был коротышкой. Рост его превышал шесть футов, у него были широкие плечи, узкие бедра и вид атлета – хотя спортом он не занимался. Уголки карих глаз, скошенные слегка книзу, придавали его лицу что-то восточное – в отделе шутили, что он должен быть родственником Такаши Фудживары, единственного американского японца среди детективов участка. Такаши был очень молод и восхищался Кареллой – в большей степени, чем своими никчемными двоюродными братьями. Карелла выучил, как по-японски говорить «доброе утро». Когда Такаши входил в комнату – будь то утро, день или вечер, – Карелла всегда приветствовал его «О-хай-о!». А Такаши отвечал: «Привет, брат!»
В то субботнее утро на Карелле был спортивный пиджак, а под ним – теплая водолазка. Поэтому Мейер Мейер сразу сказал ему:
– Водолазка тебя укорачивает.
– Она меня согревает, – ответил Карелла.
– Что лучше: не мерзнуть или быть высоким? – философски спросил Мейер и продолжил печатать.
Он не любил печатать – в принципе. Сегодня сосредоточиться на клавиатуре было особенно трудно. С другого конца комнаты доносились испанские ругательства, которые изрыгала беременная дама, адресуя их всему свету вообще и детективу Коттону Хейзу в частности, оттуда также звучал одобрительный хор утренних пьянчуг. Мейер терпеливо продолжал печатать, а беременная громко вопрошала, какое Кот-тон Хейз «имеет право».
Терпение Мейера было благоприобретенным навыком, и оттачивалось оно годами – до совершенства. На самом деле Мейер вовсе не был терпелив. Это качество он вырабатывал, чтобы выжить. С детства. Отец Мейера был большой шутник. Во время церемонии обрезания отец Мейера сделал объявление. Это объявление относилось к имени ребенка. Ребенка будут звать Мейер Мейер. Старик думал: это ужасно смешно. Но резнику настолько не понравился подобный юмор, что у него даже дрогнула рука. К счастью, все обошлось: он не отрезал лишнего.
Однако быть ортодоксальным евреем в совершенно нееврейском районе – не такое простое испытание, даже если вас и не зовут Мейер Мейер. Ничто не проходит бесследно. Мейер Мейер начал лысеть еще в ранней молодости. Теперь он был совсем лысым дородным человеком с голубыми глазами, чуть выше ростом, чем Карелла, даже когда Карелла не надевал водолазку. Печатая, Мейер Мейер курил сигару и думал о сигарете. Он стал курить сигары в День отца год назад – дочь подарила ему коробку с дорогими сигарами, надеясь, что он бросит курить сигареты. Все равно то и дело он выкуривал одну-другую сигарегу, но решил тем не менее покончить с ними бесповоротно. В такой день, как сегодня, он чувствовал, что терпение его на исходе и решимость отказаться от курения поколеблена.
С другого конца комнаты беременная крикнула на жаргоне путан – смеси английского с испанским:
– Сколько же ты будешь меня здесь мурыжить? В моем положении я не могу осчастливить даже слепого!
Да, положение ее было очевидным. Может быть, поэтому она казалась такой смешной четырем пьянчугам, сидящим в клетке в углу. А может быть, потому, что под черным пальто на ней ничего не было, кроме узкой полоски ткани на бедрах. Пальто не было застегнуто, и круглый живот дамы нависал над персиковыми бикини. А сверху возмущенно раскачивались налитые груди.
– Скажи мне, – обратилась она к Хейзу, ухмыляясь пьяницам в клетке, получая удовольствие от благодарных слушателей и играя на публику, – а ты заплатил бы женщине, похожей на меня? – Тут она сжала свои груди руками, выпячивая соски между указательными и средними пальцами. – Заплатил бы? А?
– Да! – крикнул пьяница из клетки.
– Полицейский, который вас арестовал, говорит, что вы предлагали ему свои услуги, – устало произнес Хейз.
– Где этот полицейский? – спросила женщина.
– Да, где он? – крикнул пьяница из клетки.
– Внизу, – ответил Хейз.
Арестовал ее Дженеро. Дженеро был ослом. Никто в здравом уме не станет арестовывать беременную проститутку. Никто в здравом уме не станет набивать клетку пьяницами в девять утра в субботу. Вечером, когда клетка понадобится, из нее будет разить блевотиной. Вначале Дженеро притащил пьяниц по одному, затем – беременную пугану. Дженеро был единственным участником собственного крестового похода против пьянства и безнравственности.
– Сядь и заткнись, – сказал Хейз проститутке.
– Не слушай его, не садись! – крикнул пьяница из клетки.
– Повернись сюда, дорогая, дай нам еще раз посмотреть на них!
– Хороши, верно? – сказала проститутка, показывая груди пьяницам.
Хейз покачал головой.
Женщина снова подошла к его столу.
– Ну, что скажешь? – спросила она.
– О чем?
– Отпустишь?
– Не могу, – сказал Хейз.
– Сейчас моя духовка полна, – поглаживая круглый живот, сказала женщина. – Я расплачусь с тобой позже, когда с этим будет покончено. Договорились? – Она подмигнула. – Ладно, отпусти, – сказала она. – Ты красавчик. Мы еще повеселимся, договорились?
– Красавчик? – возмущенно крикнул один из пьяниц в клетке. – Помилуйте, леди!
– Он очень красив, этот мужичок – маленький мучачо, -сказала женщина и прикоснулась к подбородку Хейза, словно он был мальчиком десяти лет. На самом деле его рост был шесть футов два дюйма, а вес – двести фунтов (сейчас он не очень следил за диетой), у него были вызывающе ясные голубые глаза и ярко-рыжие волосы с сединой на левом виске. Эта седина – следствие несчастного случая, который произошел с ним, когда он работал третьим детективом в тридцатом участке. Поступил вызов – взлом квартиры с ограблением. Жертвой была истеричка: она выбежала с криком ему навстречу. В ту же минуту появился смотритель дома с ножом – он принял Хейза за грабителя, который был уже далеко, бросился на него и полоснул по голове. Врачи сбрили волосы и зашили рану. Когда на зажившем месте снова отросли волосы, они оказались седыми.