— Ой, ой, прошу прощения, ваши благородия, сами видите, что у меня тут на голове, нет, я не прогоняю, но дело служебное…
Ну, раз служебное…
Я-оно вышло в коридор. Пассажиры купейного вагона приглядывались исподлобья, но и с любопытством — сбитые в самом конце вагона: участники ссоры с багровыми лицами и остальные, развлекающиеся за их счет. Я-оно потянуло панну Елену подальше от этого сборища. Ведь здесь повсюду кто-нибудь смотрит, кто-нибудь слушает.
Панна Мукляновичувна оглянулась через плечо.
— Что у них там случилось?
— Наверняка кто-то у них ночью водку выпил, а виноватого нет, транссибирские гномики. Пошли. Где там этот ваш список?
Та расправила листок на вагонном окне. Летнее солнце просвечивало бумагу и черные чернила; у нее был мелкий, регулярный почерк — буквочки низенькие, кругленькие, собранные в ровненьких рядочках.
— Вы говорите, уже кого-то уже вычеркнули — кого же? Князя? Княгиню? Ведь женщин вы тоже учитывали, правда?
— Да.
— Можно вычеркнуть госпожу Филипов, ту самую молодую спутницу доктора Теслы.
— Ах, да. Сорок четыре.
— А тетка Урсула? А вы сами?
— Слушаю?
— А я?
— Что?
— Можете вы подтвердить, что это не я был выслан на погибель доктора Теслы?
— Но ведь вас тоже…
— Прекрасный способ, чтобы войти в доверие доктора, не правда ли?
— Мы уже говорили об этом — Министерство Зимы вас послало, к отцу лютовому, как я слышала.
— Министерство, но какая петербургская фракция? Ледняки? Оттепельники?
— Вы все смеетесь надо мной.
— Боже упаси.
Теперь она глядела уже подозрительно, момент понимания давно прошел, снова текли слова, слова, слова.
— Вы хотите, чтобы я подозревала всех, даже вас, даже себя саму. Так мы никогда террориста не найдем.
Я-оно прошло в следующий вагон, придержав дверь перед девушкой. Она где-то поставила пятно на белой блузке, теперь машинально опирала материю, послюнив палец. Я-оно подало ей платочек.
— Вот если бы я как раз убивал доктора на ваших глазах, тогда вы могли бы утверждать: это он. Зато в прошлом, в будущем — столько же убийц, сколько и возможностей.
— Но ведь дело заключается в том, чтобы схватить его до того, как он успеет убить!
— То есть, мы должны выследить — что? Вероятность?
— Спасибо, — вернула она платок. — Я уже понятия не имею, как с вами разговаривать. Ведь это ваша головная боль, а не моя. А вы все крутите и крутите. Один из них, — махнула Елена листком, — является человеком ледняков, и он прекрасно знает, зачем он едет в Иркутск, и что он должен сделать.
— Вовсе даже наоборот. Мы имеем сорок семь наполовину убийц, — щелкнуло я-оно пальцем по бумажке, — из которых каждый является и не является ледняцким агентом, планирует и не планирует убийство, знает и не знает, что делает.
Панна Елена стиснула губы.
— Вы расскажете мне все подробности, я порасспрошу обслугу, допрошу подозреваемых, сравню признания и дойду до истины — вот как все это делается, сами увидите.
Я-оно усмехнулось, чтобы это было не слишком заметно.
— Наоборот. Преступников не выявляют; их создают. Что вы будете делать? Нагромождать противоречия, пока не останется только одна непротиворечивая возможность. Так вы создадите в мире трехзначной логики двухзначного убийцу.
Панна Елена была раздражена.
— А вот когда он даст вам кирпичом по этой слишком умной башке, то сколькозначная шишка вырастет?
— Кхм, таак, все зависит от того, насколько глубоко мы к тому времени заедем в Страну Лютов… Они что там, заснули все?
Я-оно загрохотало кулаком в закрытые изнутри двери вагона обслуги. Наконец щелкнул замок, в щели показалось румяное лицо молодого стюарда.
— Вы нас помните? Мы возвращаемся к себе, в свой вагон.
Тот поклонился, отступил.