— Завтра, Роуз?
— Да.
— Ты бы хотела умереть?
— Это неважно… Мы могли бы провести эту ночь вместе. — Она потянулась и принялась теребить его волосы.
— Ты этого хочешь?
— Ты этого хочешь.
— Чувствуешь?
— Знаю. Знала всегда. Даже когда ты не знал. Мы ведь были одним целым, хоть и всего несколько мгновений. Всё, что знаю я, знает он…
Дэннис понял, о чём она, но его это не побеспокоило. Сейчас он хотел забыться. Первая мысль была о крепкой выпивке. Однажды она помогла. Но пугало разочаровывающее отрезвление. И не выпивке Дэннис хотел отдать драгоценные часы.
— В спецшколе я был на особом счету. Некоторые меня боялись, а те, у кого было оружие — просто опасались, ведь я был неуправляем. Меня не пугало ничто, меня могло сдержать только плохое физическое состояние: головная боль, приступы слабости или судороги. Но тогда появлялся демон. Его целью была моя защита, защита оболочки из кожи, костей, крови и мяса, в которой он жил. Первый раз я… он… Чёрт! Не знаю, мы убили какого-то прохожего. Было темно, мы не видели его лица и не запомнили. Я не помню, кого убил в первый раз… — Дэннис нервно дёрнулся. — Мне пришлось учиться сдерживать себя… его… Удерживать от убийств нас! Тогда я не знал, что я и демон — не единое целое, мы просто части одного. Эта истина мало что дала. Пока я не убил мать. Но рассказ не об этом.
В старших классах я до полусмерти избил парня. Я достал нож и довёл бы дело до конца, если бы не надзиратель с нацеленным на меня пистолетом. В его глазах горела такая пренебрежительная ненависть… Я был для него бешеным животным, которое нужно бы убить, но… Я же часть общества. Я — защищённая законодательно единица, я — личность! Гражданин, твою мать. Не знаю, выстрелил бы он. Скорее всего — нет. Убить несовершеннолетнего страшнее, чем взрослого. Да-да, эдакая социальная особенность.
И вот я стою перед ним, в крови, распалённый, и понимаю, что не боюсь… Не боюсь смерти. Не боюсь самого страшного, самого фатального. Меня не пугало быть убитым, не пугал конец всего. И я ощутил себя супергероем — неуязвимым. Да, смертным, но неостановимым. И вдруг стало страшно… Что тогда сможет меня наказать за то, что я совершил и совершу? Чем теперь я смогу искупить свою вину, если не страхом умереть мучительной смертью от выстрела? Это особый вид страха — страх собственной силы. И как спасение пришла мысль: мне остаётся только жить. С чувством вины, с грехами и преступлениями, с муками совести и невозможностью что-то изменить. Жизнь будет мне наказанием… Отвечая на твой вопрос: нет, я не хочу умереть. Только не ради искупления…
Роуз гладила его волосы, иногда целовала в щёку, а он рассказывал обо всём, что мог вспомнить, и понимал, что она не слушает, ей всё равно. Поцелуи и ласки только в нём порождали чувство — душевную боль. Он иногда поглядывал на её улыбающееся лицо, горящие красным глаза, и пытался обмануться, что всё в порядке.
Дэннис держался так долго, как мог, но сон победил. Он запомнил накатившую панику от погружения в беспамятство, ведь когда он проснётся — будет тот самый день.
Тот самый день настал. Дэннис очнулся в горячем поту и с ужасом увидел на часах три часа пополудни. Он вскочил, даже не заметив, что спал головой на ноутбуке в комнате Роуз, и понёсся к лестнице. Задыхаясь, лёг грудью на перила и почувствовал резкую боль в центре головы. Стены разъехались в стороны, потолок и пол поменялись местами. Ноги подкосились, рука вцепилась в перила, но не удержала тело. Парень в полусознании оказался на полу.
— Не сейчас, умоляю, — едва смог выговорить онемевшим языком. — Мне… нужно…
Он пришёл в себя и смог встать за минуту до того, как в особняк вошёл Гамбер. Хозяин вернулся откуда-то и теперь направлялся к нему. Дэннис отвернулся, чтобы незаметно утереть рукавом пот с лица и пригладить волосы.