— Что же ты не веселеешь с таблеток, как я?
Она хихикнула и пошатнулась. Хотела схватить напарника за плечо, но вовремя одумалась. Дэннис вскочил с кресла и отошёл от греха подальше.
— У меня проблемы немного посложнее твоего вечного плохого настроения и замкнутости, которую спровоцировало психологическое потрясение из детства.
Роуз несколько секунд осмысливала сказанное, потом сузила глаза и прошипела:
— Решил нарушить уговор, значит? Покопался в моём прошлом, мозговой червяк?
— Ничего такого я не узнал, — ретировался парень.
— Ещё и сравниваешь мои проблемы со своими?! — не унималась Роуз.
Дэнниса всегда пугала женская злость. Она была подобна снежному кому, могла перерасти во что угодно, стать причиной очень нехороших последствий. Так и произошло — Роуз вскочила и схватила его руку. Мгновение, и их отбросило друг от друга: девушка упала в кресло, Дэннис чуть не упал на пол, поскользнувшись. Как одичалый, он ощерился, затряс указательным пальцем и почти прорычал:
— Никогда! Не смей! Трогать меня, твою мать! Слышишь, наглячка?!
Роуз побелевшими пальцами со всей силы сжимала подлокотники. В её глазах бултыхались слёзы, а сама она пребывала в полной прострации от того, что со всей мощью выдали тело, разум, память, сердце Дэнниса. Её словно экстренно и грубо вырубили, тело осталось без контроля, а разум опустел до полной перезагрузки. Мэттью бросился к ней, но она остановила его, вскинув ладонь. Глотая слёзы, дрожа, она принялась утирать лицо и бормотать что-то. Гамбер молчаливо смотрел на происходящее и не вмешивался. Мэттью растерянно стоял возле кресла, не зная, что делать; не зная даже, куда деть руки.
Спустя пару минут Роуз успокоилась и посмотрела на Дэнниса. Он стоял к ней спиной, согнувшись, тяжело дыша.
— Дэннис, — окликнула она робко, ожидая, что он обернётся с гримасой ненависти и снова накричит.
Парень обернулся. Роуз увидела его мокрые глаза, потерявшие цвет, губы, старающиеся не выпустить ни единого звука. На лице тоже не осталось цвета, лишь беспомощная бледность.
— Дэннис… — только повторила она, не в силах продолжить. Её горло туго перетянула вина, изнутри давил ком новых слёз.
Вступил Гамбер. Неожиданно он подошёл к Дэннису, заглянул ему в лицо молча, без своей вечной надменности и пренебрежения.
— Всё, — сказал ему спокойно и просто, — уже всё.
Мельком бросил взгляд на девушку, потом на Мэттью и приказал:
— Никто не прикасается к Дэннису, ясно?
Оба кивнули.
Постепенно всё пришло в норму. Необходимое было собрано, все тихо, в молчании, забрали каждый своё и напоследок выстроились перед главным. Заложив руки за спину, вскинув подбородок, старик оглядел подопечных. Самым живым из тройки был Мэттью — сильный физически и устойчивый морально, он не зря удостоился чести быть новой правой рукой. Его самоуверенность и циничность притупляли способность даже наполовину так же тонко ощущать мир непознанного, как ощущала Роуз. А её чувствительность усиливалась душевной слабостью, нерешительностью, страхом перед будущим и собой. Она была сильным экстрасенсом, потому что больше не была сильна ни в чём. Сейчас она стояла, расслабленная больше обычного, розовощёкая, с прикрытыми в безразличии глазами, по-детски приоткрытыми губами, но в защите сложенными на груди руками. Гамбер тщательно рассмотрел её. Она представлялась ему нежным цветком, требующим покровительства. Но как всё слабое, безвольное и нерешительное, она ещё вызывала неприязнь и пренебрежение. Эти две противоположности слились в неизведанное притягательное чувство.
Дэннис. Гамбер знал его почти от и до. Более десяти лет длился их специфичный симбиоз в работе и сожительстве. Дэннису всю жизнь нужна была защита и контроль, спасение от самого себя. А Гамберу был нужен тот, кто пойдёт за ним до конца, поддержит любую прихоть, и не важно, вызвано это искренней преданностью или жаждой обогащения. Их отношения, сложные и неоднозначные, были комфортными и продуктивными только тогда, когда каждый держался на определённом расстоянии: ни ближе, ни дальше.
Иногда случались проблемы. Отлаженный механизм сбоил. Дэннис терял контроль над той частью себя, которую Гамбер знал лишь условно. Тогда все правила рушились, связи обрывались, как во время урагана обрываются провода. Как молнии, вспышки одержимости Дэнниса были внезапными и неконтролируемыми, а следом наступало время грома — самый мрачный, пугающий период, который длился намного дольше настоящих громовых раскатов.