Клоун пестрым пятном маячил впереди, пыхтел. Ясно, горожанин - по лесу прет как танк, только треск стоит. Никакого соображения, что лес шума не любит. И пятки розовые, гладенькие - не ходил босичком-то. Обувка у него несуразная... да и одежка... Много чего диковинного видел, пока отступали, Семенов, но вот такого - ни разу. Странный клоун донельзя. А вроде и не немец - от связника немецкого на тарахтелке послушно укрылся. И таращился полуоткрыв рот, как фриц обручальное колечко с покойницы-беженки тянул. Но без страха таращился. С удивлением. Тоже непонятно. Про таких чудиков мамка говорила 'С луны свалился!' Какой-то он невсамделишный. И тапок его порванный, который Семенов хозяйственно, по крестьянской своей привычке, подобрал тоже странный - легкий из какого-то материала непонятного. Нет, оно конечно цивилизация и всякая такая штука... Вон когда в деревне в первый раз аэроплан увидали, так перепугались все и кинулись кто куда, дядька Евсей вообще в колодец прыгнул, а сам Семенов по малолетству стоял посреди дороги и выл в голос, пока его ребята постарше под телегу не утянули... Так что всякое бывает... Тут Семенов покрутил в смущении головой, потому как вспомнил еще и срамное - когда в школе учились, Зинухе отец из города 'трусы' привез, и он с приятелем лазил под парту, чтоб посмотреть, что это такое. И не он один - остальные и мальцы и девчонки тоже Зинухе под юбку лазили смотреть, на диковину такую. А сейчас его трусами не удивишь. Учитель тогда шибко рассердился, урок ему Зинухины трусы сорвали. Он-то понять не мог, что такого диковинного в невиданных раньше в деревне трусах, думал, что что-то неприличное происходит. Можно подумать, что деревенские не знают, что у девчонок под юбками. Еще как знают. А трусы - те да, невидаль была невиданная.
Зорька напомнила, что она тут и не грех бы ее выдоить как следует. Надо, кто ж спорит, только некуда. Потерпи, родимая. Скоро явимся - а там четыре голодных рта, вот тогда все и сделаю... На всех молока хватит. И с коровой-то в виде обоза жить легче будет - на молоке можно долго продержаться, а бензина корове не надо, травы хватит. С этим теперь проще. А вот что с клоуном делать? Ввязываться в разговор с этим городским Семенов не рвался, ему и Петрова хватало с избытком. На язык-то горожане востры, куда там. И словечки всякие отпускают непонятные. Ломай потом себе голову. Вот сейчас - пока в руках у Семенова винтовка все хорошо. А начнется разговор - глядишь, и стушеваться придется.
И точно, как наконец добрались всей честной компанией до неприметно разбитого в лесу пристанища, так карауливший Петров сразу и выдал, заблажив скороговоркой на манер ярмарочного зазывалы:
- Разыгрывается лотерея: пистоль Бармалея, что с Апраксиной галереи, воловий хвост и два филея! Пять коз, да мусору воз! Тулуп на рыбьем меху, воротник моржовый, а обклад ежовый, да вокруг всех прорех понашит кошачий мех! Разные макароны, из которых вьют гнезда вороны! Часы из чугуна, одна стрелка видна, два вершка до трех часов! Серьги золотые на заводе из меди литые, без всякого подмесу десяти пудов весу!
И тут же добавил почти нормальным голосом:
- Дамы и мадемуазели! На арррене нашего цирка несравненный мсье Семенноу с его дрессированными гиппопотамами, только у нас и только один раз, проездом из Буэнос-Айреса в Урюпинск. Прошу любить и жаловать!
И совсем нормальным голосом спросил:
- Это что за балаган такой?
Семенов как всегда чуточку растерялся от такого напора и только и сумел, что укоризненно посмотрел на балабола. Тот ответил неулыбчивым взглядом и чуток кивнул в сторону, где под навесиком из еловых лап лежал пластом раненый взводный. Раненый даже не пошевелился, то ли опять сознания лишился, то ли, наконец, задремал после тяжко прошедшей холодной и сырой ночи. Дескать, не для тебя, Семенов, венчальный звон, это я взводному показываю, что у нас дух бодр, разум светел и перспективы ясны. А по выражению физиономии сослуживца Семенов с огорчением понял, что взводный совсем плох. И это сильно огорчило, потому как без командира будет плохо, командир-то всегда знал что и как делать. Как батя в семье. И без бати им будет паршиво.
- Такой вот балаган - сухо ответил Семенов и спросил у балабола:
- Молоко пить будешь?
- А то ж! - без обычных своих подковырок сразу согласился Петров. Потом вопросительно глянул, намекнув - не лучше ли командиру первую чарку, то есть каску.
Семенов помотал головой. Раненому лучше тепленького, как ребята каску опорожнят, так он свеженького надоит, полезнее оно. Не чинясь, Петров приложился к краю каски и зачмокал. Хорошо приложился, от души. Потом передал ополовиненную посудину сидящему под елкой третьему бойцу. Тот кивнул, в несколько длинных глотков добил остаток. Семенов, хмуро посмотрев на переминавшегося с ноги на ногу Лёху молча подставил пустую каску аккурат под разбухшее вымя и ловко стал выдаивать из крупных розовых сосков цвиркавшее струйками молоко. Сноровисто это у него получалось, привычно. Потому и подумать удалось - сначала он командира молочком попоит, потом совета спросит - что дальше-то делать. Заодно и с клоуном можно будет решить, что да как. От принятого решения стало легче на сердце. Семенов не любил неопределенности.
Взводный не спал, лежал тихо, с открытыми глазами. С тоской убедился Семенов, что совсем Уланов сдал, совсем все плохо.
- Вот, товарищ лейтенант, молочка раздобыл, попейте! - совсем не по-уставному и немного от этого робея, сказал Семенов, аккуратно присаживаясь на коленки рядом с раненым. Петров пристроился с другой стороны - лейтенант уже сам голову поднять не мог, уже вчера не мог.
- Что там? - очень тихо спросил умирающий.
- Все то же, товарищ лейтенант, немцы по дороге шпарят, в деревне кур и поросят жарят, а я вот коровой разжился, теперь с голоду не помрем. И вот еще клоуна подобрал - вспомнил о чудике рядовой.
Менеджер Лёха.
Поганая чертовщина продолжилась и дальше, становясь не менее от этого не менее поганой. Чувствуя себя почти коровой, Лёха, так же как и шедшая за ним пятнистая животина, покорно шел по лесу, пока не уперлась вся компания в злобноглазого чувака - одетого точно так же, как и дикий реконструктор за спиной и с такой же пушкой в руках. Только у этого морда была еще противнее, потому что видно было, что чувак откровенно злой и недобрый - Лёха отлично умел угадывать характер людей по выражению физиономии.
- Скорпион по знаку, скорее всего - мелькнуло в голове.
Чувак вдруг понес какую-то невиданную пургу, причем Лёха сначала даже не врубился - что за фигню плетет этот оглоед. Но этот словесный понос явно предназначался не для Лёхи, его этот чувак как бы игнорировал, а вот шедший сзади реконструктор как-то застеснялся. Оробел, что ли? Лёха совсем запутался, особенно когда увидел, что на небольшой полянке сделан навес из веток и еловых лап, под ним на такой же подстилке пластом лежит тщедушный человечек со странным цветом лица и рука у него, торчавшая из рукава - тоже какая-то восковая, не живая. Вместо спального мешка лежащий был укрыт серым пальто. Лёха было подумал, что это манекен или там реквизит, но рука вдруг слабо пошевелилась. Оба реконструктора между тем направились к навесу, забрав у оторопелого Лёхи уже отмотавшую ему руки своей тяжестью каску. Злобный присосался к краю этой громоздкой и нелепой чаши, и пил от души - так сотрудники офиса глыкают воду из кулера в понедельник. Потом протянул каску в сторону и Лёха вздрогнул - оказывается под елкой сидел неподвижно еще такой же реконструктор, только морда у него была как у гастарбайтеров. Таджик, наверное. Но тоже с пушкой, только какой-то коротенькой.