— Ползи глубже в кусты, видно тебя с дороги, как шаль цыганскую — приказал реконструктор. И Лёха послушно пополз, стараясь все же разглядеть, кто там по дороге проедет, может милиция? Не байкер точно — мотоцикл хотя и грохотал, как тяжелый, но все‑таки до рыка серьезных байков не дотягивал, не было в звуке этого львиного рычания.
— Замри! — шепнул реконструктор, когда мотоцикл тарахтел уже рядом. Лёха послушно замер, потому что точно знал — маньякам нельзя перечить и, попав в руки террористу, надо выполнять все его требования, так во всяких рекомендациях рекомендовали. Но все‑таки искоса стал глядеть, чуть подняв голову и видя кусок дороги сквозь листву. Байкер поразил куда больше, чем сосед с ружьем. Впрочем, он явно был из компашки этого соседа, потому что, хотя был густо покрыт дорожной пылью с ног до головы, словно его в пыли этой катали, но и характерные сапоги с короткими голенищами и поблескивавшая сквозь слой пыли каска, очертаний, словно у американских морпехов, тем более болтавшийся на спине автомат и здоровенный гофрированный цилиндр — все четко соответствовало форме немецкого солдата Второй Мировой — точь-в-точь, как в разных компьютерных играх. Слет реконструкторов тут, что ли? Мотоциклист встал как раз в просвете между ветками, осмотрелся, потом поднял вверх, на край каски с глаз дурацкие старомодные очки, огляделся. На покрытой слоем пыли физиономии странно смотрелась полоска чистой кожи с глазами. Мотоцикл тихо порыкивал. Запыленный реконструктор слез с него, обошел по следам Лёхи — от него в траве осталась видимая полоса, поглядел на труп богомолки, потом наклонился, повозился, поднявшись повертел перед глазами какую‑то маленькую вещичку, блеснувшую на солнце желтым тугим солнечным зайчиком, внимательно осмотрел еще пару мест, где кто‑то валялся в траве, огляделся по сторонам, сел на свой агрегат, нацепил очки и явно довольный покатил дальше, оставив пыльный хвост.
— Вставай, пора ноги уносить отсюда! — хмуро велел парень с винтовкой.
Совершенно очумевший Лёха послушно встал и пошел туда, куда ему показал штыком реконструктор, полагая, что теперь уже ничему удивляться не будет. Дальше он все‑таки удивился дважды — когда оказалось, что за ними в кустах стояла живая корова, пузатая, рогатая с черно–белой шкурой, такая–же как и валявшиеся у дороги, только живая и когда парень приказал ему поднять из травы и нести тяжелую зеленую каску, полную белой жидкости. Лёха не сразу допер, что это молоко.
— Расплескаешь — набью морду! Давай двигай вон туда и аккуратно! — приказал сумасшедший реконструктор. И неожиданно ласково добавил:
— Умница, Зорька! Ну, пошли красавица, пошли!
Лёха обернулся и все‑таки хмыкнул грустно — очень уж нелепая кавалькада получалась — впереди он с каской, полной теплого молока, следом корова и замыкает реконструктор…
Боец Семёнов
Жрать хотелось, как из пушки. После разгрома роты прошло уже двое суток, потому все, что имелось в заначке, кончилось. У других, тех, кто помогал тащить тяжелораненого взводного Уланова, тоже харчей не осталось, да что там — Петров вон сидор свой даже посеял. Хотя, половине роты повезло еще меньше — остались вместе со своими вещмешками в полузасыпанных стрелковых ячейках. Так что Петрову еще можно сказать свезло. Зато у него шинель была совершенно целой, а вот сам Семёнов недоглядел и по его шинельке прилетело густо, осталась от скатки считай половина. Ехида Петров порекомендовал из огрызка «польта боевого» сделать коврик–половичок, что возьмешь, горожанин потомственный, ему бы все зубы скалить. Ну да зубы‑то он скалить умел, а вот с лесом не знаком, потому пришлось идти «на фуражирование», как называл такое действо по — старорежимному взводный, именно Семёнову. Поиск не порадовал — по дорогам катила на восток немецкая армия, в деревушке, куда с задворков сунул нос Семёнов, вовсю хозяйничала какая‑то немецкая тыловая часть, стояли грузовики, сновали солдаты и услышанный за короткое время несколько раз поросячий предсмертный визг, ясно давал понять — пируют, сволочи. Да и вообще признаков веселья было куда как достаточно — и пиликанье губной гармошки и гомон, в который вплетались и веселые женские голоса…