– А твоя развлекательная программа на сегодня окончена? – притворно возмутилась я.
Феликс неожиданно стал серьезным.
– Вообще-то, нет. Я хотел успеть к закату, а ты испортила весь план, – по-деловому сообщил он. – Но так уж и быть, не уговаривай, попробую что-нибудь сообразить.
Не успела я подумать, что Ветров имел в виду, как он развернулся в сторону вышки и, сложив руки рупором, громко крикнул: «Запускай!». В окне наверху появилась и исчезла мужская фигура. Меня смутил охранник, который негласно находился где-то рядом, но Фил быстро отвлек от посторонних мыслей, достав из-за трибуны широкий синий мат и бросив его посередине зала. Подкравшись сзади, Ветров надавил мне под коленками, отчего я потеряла равновесие и упала на мягкую поверхность вместе с ним. А тем временем купол под крышей ожил и пришел в движение, постепенно открывая вид на темное небо, усыпанное звездами.
Я любовалась картиной, затаив дыхание, под мерный стук сердца того, кто прижимал меня к груди. Звезды не были такими уж волшебными, да и небо казалось самым обычным: без лунного затмения, звездопада или северного сияния. Но на глаза отчаянно наворачивались слезы, потому что я никогда ничего подобного не чувствовала. Мне хотелось забыться и навсегда остаться такой счастливой. Глупое и эгоистичное желание, но разве я не человек?
– Ты что-нибудь знаешь о звездах? – спросила я, осматривая черно-синий небосвод. Я не могла отыскать знакомых созвездий.
– Не-а, – честно ответил Фил, а спустя пару мгновений заговорил на тон тише: – Только о Полярной звезде. Вон она.
Я проследила за его указательным пальцем, но ничего не разобрала, а Фил продолжил.
– Когда мама ушла, я начал сбегать из дома, чтобы найти ее. Не верил, что она бросила нас. Пару раз я нехило так терялся в лесу за городом. Отец устал ругаться и научил ориентироваться на местности. Одним из способов не заблудиться была Полярная звезда.
Я еще в прошлую нашу встречу заметила, что Фил не говорил о матери, но не лезла к парню в душу. А он тем временем, воспользовавшись моим расслабленным состоянием, уже достал телефон и несколько раз щелкнул нас, лежащих, на переднюю камеру. Затем, судя по звуку сообщения, отправил мне.
– Даже не посмотришь, как вышла на селфи? – Ветров пытался шутить, но глаза оставались печальными.
– Папа бросил нас, – открылась и я ему. – Ушел в другую семью, у него появились другие дети. А мне пришлось резко повзрослеть, чтобы вытянуть из депрессивной ямы маленькую сестру и инфантильную мать, которая ни дня в жизни не работала.
Выговорившись, мы с пониманием посмотрели друг на друга, и это было похоже на то, как складываются детали мозаики, дополняя картину. Щелк, и все.
Я сама потянулась к нему. Осторожно погладила щеку кончиками пальцев, встречая сопротивление жесткой щетины. Провела вдоль тонкой, едва заметной морщинки на лбу, взлохматила густую челку. А потом поцеловала Фила. Первая. И это было волшебно, потому что впервые за время нашего общения я не думала о последствиях, а дышала предвкушением.
Его язык с жадностью ответил на мое вторжение, руки опустились на мои бедра, он громко вздохнул. Что там Хемингуэй писал про жизнь здесь и сейчас? Я подписывалась под каждым словом.
– Я не сдержусь, – Феликс не спрашивал, предупреждал.
– Не надо.
И сто пятьдесят с места на разбеге.
Фил перекатился на спину, усаживая меня сверху. Ему нравилось видеть, как я веду, нравилось, что я этого хотела. А я больше не сдерживалась, отпустила себя – стоп-кран сорвало, и поезд летел под откос.
Я стягивала с него кофту дрожащими пальцами, ими же срывала пуговицы с рубашки. Я впивалась в его рот, будто хотела напиться, а он был самым крепким алкоголем. Я стонала, целовала родинку на его лице, впадину на шее, плечи. Скользила языком по рельефной груди, на которой не было ни одного волоска – боже, как я ненавидела густые волосы на теле у мужчин. Фил был похож на картинку. Идеальным и таким для меня.
Я лизнула его живот, заставив напрячь пресс, прикусила сосок. Фил громко зарычал, больно сжал мои бедра и вдавил между ног возбужденный член, уже рвущийся из штанов. Его длинные пальцы пробивались за пояс моих брюк, но ткань кожзама плотно прилегала к телу. Фил злился.