— А тебе не пора отдыхать?
— Эльфы могут спать всего один-два часа в сутки…
— Значит, ты не устал? Значит… ты мифриловый? — прошептала Ветка, и скользнула еще ниже — к его паху.
— Ольва-а!
— Не бойся…
— Я?..
Ветка решилась.
И вот это сделалось уже чрезмерно горячо.
Мужчина вскрикнул — и Ветка не поняла, что это был за крик, гнева, возмущения или наслаждения неожиданностью. Не останавливал — а ведь королю эльфов было достаточно сделать единственное мощное движение, и ее отнесло бы в другой угол покоев. Но слишком близко они подошли друг к другу, и слишком слились — сегодня, и даже если эльдар не принимали таких вольных ласк, это не играло никакой роли. Тут действовали правила двух миров, не единственного мира.
Владыка понимал, на что он идет, приближая ее. Ведь понимал?
Ветка вложила в свою ласку всю нежность и всю любовь, которую испытывала к благородному эльфу, к серебряному, капризному, опасному, непредсказуемому Владыке… она никогда не делала такого раньше, но принятие было безграничным — она приняла его мужскую плоть, а он принял ее поступок, как бы это ни выглядело для повелителя Леса. Принял — и Ветка с радостью видела, что он потерялся, как она недавно, потерялся в новых ощущениях, растянувшись на ложе почти беспомощно — и был ее, в ее руках, в ее губах, во рту — в ее власти. И она слушала короткие, отрывистые слова на синдарине, резкие, почти грубые, вперемешку со стонами.
Минута; минуты делают судьбу. Минуты бывает достаточно разрушить или создать жизнь… может, даже не минуты — мига, мгновения. Девушка обладала королем эльфов… и была минута, когда эта власть, это обладание были такими же безбрежными, совершенными и неограниченными, как и его власть над ней.
А затем Трандуил тронул ее плечо так, что не было сомнений — достаточно. И рванул — резко, с силой, Ветку наверх, не сторонясь вкуса собственной плоти, ворвался в ее рот поцелуем, и снова со стоном — с хриплым стоном, который звучал как великий дар, как музыка жизни, стиснул ее.
Перевернул, бросил на спину, и — Ветка ошеломленно вздрогнула — жестко поцеловал шею, почти укусил, и с такими же поцелуями спустился ниже, к груди, к плечам, рывком раздвинув ее ноги, с силой войдя в ее тело. Ветка ахнула и снова закричала — не от боли, от наслаждения, от его мощи, которую эльф перестал сдерживать и смягчать, выпустив наружу, как лаву из вулкана.
Ее ноги обвились вокруг его бедер, сжались, словно на коне, словно на Герце — удержаться в скачке, направить движение, хоть немного; девушка вцепилась в серебряные пряди, также не сдерживая того, что чувствовала — и Трандуил зарычал. После бесконечной нежности пришла бесконечная страсть, затмевающая глаза и рассудок обоих.
Его движения были так неудержимы, что даже причиняли боль — но боль сплеталась с возбуждением и счастьем, и только подчеркивала невероятность происходящего, углубляя наслаждение, снова делая его почти нестерпимым. Ветка принимала могучие удары и жесткие, глубокие поцелуи и готова была теперь смеяться, смеяться от счастья — потому что Владыка раскрылся совсем, такой, какой он есть — рычащий, требующий своего, настаивающий на своем, и получающий, получающий то, чего жаждал…
В момент высочайшего пика Трандуил резко встал над ней на руках — чтобы не раздавить, чтобы не поломать силой и страстью, вскрикнул — резко, громко, откинул голову назад так, что веер серебряных волос взлетел… и опал на его спину, а сам эльф медленно, возвращая контроль разума, опустился на Ветку — целиком, всем телом, всем своим могучим, невероятным телом, и замер, оставаясь в ней и тяжело дыша.
Тяжесть его, дыхание его, биение его сердца сами по себе дарили наслаждение… Ветка провела руками по волосам… по плечам… и спустя один или два удара пульса догнала своего короля, взвизгнув и забившись под ним, снова сжимая его в себе.
Больше ни на что сил не хватило; по лицу Ветки бродила легкая улыбка, едва заметная; вот теперь да, теперь можно спать, можно потом разговаривать разговоры, все можно… проваливаясь, отпуская его волосы, она услышала негромкий мужской смех, и ощутила, что ее перекладывают — наверх; ее голову — на плечо…
И снова перекладывают — она отползала было, пытаясь свернуться в защитную улитку, как привыкла спать в течение многих лет — но ее разворачивали и укладывали вдоль другого тела — прижимали ногу, забирали в горячий рот пальцы расслабленной руки, влажно целовали ладонь…
И снова попытка утечь куда-то в свое прошлое, скукоженное, свернутое — и вновь сильные руки утешают ее сквозь ее дрему и расправляют ее тело, уверяя, что тут бояться совершенно нечего…
И наконец, Ветка уснула, обхватив шею эльфа двумя руками, крепко прижавшись к нему грудью, и хитроумным образом продев ногу между его ног — пришло чувство защищенности и тепла, которое позволило довериться даже во сне.
И это было прекрасно.
***
Девушка выспалась.
Так глубоко и сладко, как только можно себе представить; зато пробуждение нахлынуло сразу множеством ощущений. В паху заметно поднывало и тянуло, зверски хотелось есть и в туалет, поза была непривычной, хоть и удобной — нос ее утыкался в шею, куда-то под подбородок эльфу, и вместе с хоровым выступлением организма она ощутила запах леса, неизвестных трав и цветов, смолы и меда. И мужчины.
— Я бы решила, что умерла, — хрипловато прошептала Ветка, пытаясь облизать опухшие, ужасно чувствительные губы. — Если бы не лежала на тебе. Ты же наверняка живой.
— Ты лежишь на мне только наполовину, — уточнил эльф. — По поводу жизни и смерти дискуссию предлагаю отложить.
Комната заметно выстыла; камин прогорел. От окон дуло. И Ветка, и Трандуил были накрыты пушистым одеялом — под ним, как в гнезде, было тепло. Едва Ветка проснулась, рука Владыки нашла ее грудь, и начала слегка поглаживать.
— Ты не спал? — Ветка начала отматывать и отклеивать себя от короля эльфов, немедленно устыдившись всего сразу — и своих низменных желаний, и той позы, в которой она так удобно отдохнула, и его властных прикосновений…
Трандуил легко освободил ее, чтобы девушка смогла потянуться, и потом немедля вернул обратно к себе, поцеловал — глубоко, уверенно.
— Я отдохнул достаточно, Йул. В комнате холодно. Погоди.
Ветка поежилась — то есть она тут спала, сопела, может, как-то непристойно себя во сне вела, а он, стало быть, наблюдал.
Трандуил рассмеялся — снова пролегли хитрые складки по скулам, блеснули яркие белые зубы.
— Ольва, непристойнее, чем ты себя ведешь в состоянии бодрствования, у тебя во сне уже попросту не получится. Хотя да, ты старалась.
— Вредина. Я… — Ветка прижалась к эльфу, — я…
— Ольва…
Трандуил обнял ее тяжелыми руками, укрыл одеялом почти до ушей, и крикнул:
— Лантир!
Чуть скрипнула дверь, раздался спокойный голос Мэглина:
— Я сменил его ближе к утру. Люди уже завтракали. Прибыл эоред Тенгеля, стоит под стенами Дейла. Король рохиррим ждет тебя, чтобы попрощаться.
— Горячей воды и завтрак сюда, — сказал Трандуил.
— Да, Владыка.
Ветка попыталась вылупиться из-под одеяла и как-то обозначить свое отношение к происходящему, но Трандуил не дал ей этого сделать, властно удержав около себя. Девушка слышала, что Мэглин подошел и повозился у камина, и затем направился обратно к двери — все это не заняло и двух минут, а огонь бодро затрещал.
Когда Мэглин вышел, Владыка, отпуская руки, несколько сердито сказал:
— Еще не хватало, чтобы ты здоровалась с моими оруженосцами из моей постели…
— Мне вести себя невоспитанно? Не здороваться?
— Здороваться, но думать, где, когда и как!
— Свобода закончилась? — хищно спросила Ветка, забывшая, что хочет есть, помыться и в туалет; она, не вылезая из-под одеяла, заползла на Трандуила, демонстрируя согнутые когтями пальцы. — Начинается воспитательная работа?
Эльф перехватил ее руки.
— У меня есть большие подозрения, что ты невоспитуема, — шепнул он, — и это повергает меня в великую печаль.