— Вот это да! — сказал Даниэль с восхищением в голосе, когда я перевела ему русский текст. — А я и не знал, как себя к делу нормальному пристроить.
Он выразил радость из–за того, что теперь не будет висеть у меня на шее, и я была довольна хотя бы таким его отношением. Правда, к этому примешивалось лёгкое огорчение: я поняла, что связываю жизнь с человеком, которым время от времени придется руководить… Впрочем, я вряд ли была бы счастлива, если бы он попытался руководить мною.
Мой полуподвал не то, чтобы сильно изменился, но стал, конечно, красивее, чем весной, перед ремонтом. Под внимательным взглядом продавца мы с Борисом Аркадьевичем прошли мимо умывальников и унитазов, душевых кабинок и джакузи, стендов с керамической плиткой и шкафчиков для ванных комнат. В дальнем конце помещения располагалась бухгалтерия и рядом с ней — директорский кабинет. Я коротко постучалась и вошла, Борис Аркадьевич — следом.
Главный арендатор восседал за массивным столом, на котором стоял компьютер и были раскиданы бумаги. Я уже знала, что учредитель сантехнической фирмы недавно уволил директора-женщину и сейчас временно сам исполняет административные обязанности. Ему принадлежало 75 процентов акций компании, а остальными процентами владел еще некто, Борис Аркадьевич подозревал, что этот некто — бандит.
Впрочем, и сам по себе человек, вставший из–за стола, чтобы приветствовать нас, был высок и широк в кости. Казалось, ему не составит никакого труда вышвырнуть нас за двери, если вдруг у него появится такое желание. Неожиданно этот здоровяк заговорил скрипучим тенорком, никак не вязавшимся с его комплекцией.
— Присаживайтесь, София Николаевна, — он указал на стулья, задвинутые под столик для совещаний, торцом прислоненный к директорскому столу. — И вы садитесь, Борис Аркадьевич. С чем пожаловали?
— Во-первых, мне очень хотелось лично познакомиться с вами, Алексей Иванович, — сказала я, украдкой потирая руку, болевшую после медвежьего рукопожатия.
— Мне тоже приятно познакомиться с такой красавицей, — ухмыльнулся наш собеседник, — и это совсем не комплимент, а, так сказать, констатация факта.
— Будем считать, что условности соблюдены, — сказала я, стараясь не отводить взгляд от маленьких глазок Алексея Ивановича. — Главный вопрос, который меня волнует на сегодняшний момент, это арендная плата, которую вы на сегодняшний момент должны.
— Но помилуйте, любезная Софья Николаевна, — удивился сантехник. — Все суммы, согласно с нашим договором, были еще пятого числа переведены на ваш счет.
— Речь идет о совершенно других суммах, в отношении которых у нас существуют устные договоренности.
— Это, наверное, какая–то шутка! — Алексей Иванович беззаботно рассмеялся, показывая неровные зубы. — Я впервые слышу, чтобы у человека беззастенчиво клянчили деньги, не упомянутые ни в одном письменном договоре.
— Хотите сказать, что в августе такая сумма была внесена вами по ошибке?
— Это же самое вы будете утверждать и в суде?
— Не стоит пугать меня судом, — твёрдо сказала я.
— Помилуй бог! — Алексей Иванович. — Я думаю, что суд — это самое последнее место, в которое вам хочется попадать. Я и сам не любитель этих бумажных склок, а партнерам вообще при словах «мент», «прокурор» или «суд» хочется посадить кого–нибудь на перо. Инстинкт вот такой у людей выработался, благодаря дурному воспитанию и полному неверию в очищающий огонь правосудия.
Когда недруг начинает запугивать, это не так уж скверно, учил меня год тому назад Брюхо. Намного страшнее, если тебе улыбаются в лицо, или молчат. Тот, кто болтает, обычно не делает.
— Мы подготовили официальное письмо с претензиями, — сказала я. — Согласно пункту второму договора, мы имеем право прервать его действие, поставив в известность руководство вашей компании за два месяца до этого.
С этими словами я положила на стол официальное письмо с печатью моей фирмы. Здоровяк пробежался по нему своими маленькими глазками и сунул бумагу куда–то под стол. Раздалось урчание шредера, поглощающего моё письмо. Алексей Иванович улыбался.
— Это не имеет значения, — улыбнулась я в ответ. — Сегодня же мы нотариально заверим копию уничтоженного вами документа, вдобавок отправим его заказным письмом.
— Слышь, Софья Николаевна, может, перейдем на ты?
— Ни в коем случае, — снова улыбнулась я. — К чему это панибратство и фамильярность? Мы покидаем вас, и надеемся, что к двадцатому ноября вас уже здесь не будет.
— Гибели моей хочешь, красавица? — недобро сощурился Алексей Иванович. Было в нём определенно что–то медвежье, суровое, не московское. Я могла поспорить, что родился этот магнат умывальников и сливных бачков за сотни или даже тысячи километров от столицы.
— А выполняли бы вы свои финансовые обязательства, добры молодцы, так и разговора этого бы не возникло, — весело молвила я, попадая в унисон.
— Фирма наша только в процессе раскрутки, — душевно произнес Алексей Иванович. Он постоянно менял интонации, будто прощупывая меня со всех сторон, и в этом тоже заключалась его медвежья натура: ведь медведь это самый непредсказуемый зверь в нашей природе, в мгновение ока он способен из добродушного пожирателя ягод и мёда преобразиться в стремительного и могучего убийцу. — Ты не представляешь себе всех затрат на рекламную компанию, раскрутку среди дизайнерских бюро, строительных и ремонтных фирм. Клиенты уже знают о нас, ездят специально к нам, здесь же мы принимаем оптовые заказы. Если мы переедем еще куда–то, это снова будут огромные вложения в маркетинг и рекламу. Ты нам вернешь эти деньги?
— Это ваши проблемы, уважаемый Алексей Иванович, — равнодушно сказала я. — Мне до них никакого дела нет. И еще я просила воздержаться от фамильярности.
— Вопрос у меня к тебе, то есть, к Вам, София Николаевна, — улыбка медведя сделалась такой вкрадчивой, что мне стало немного не по себе. — Данный подвальчик весьма достойно вписывается в структуру нашего бизнеса. При этом другие группы товара здесь не будут продаваться из–за того, что это все же подвальное помещение. Ремонт подразумевал также именно торговлю сантехникой. То есть, это я перечисляю позитивы для себя в этом формате, но для вас никаких таких позитивов не наблюдается. Отсюда следует собственно вопрос: за сколько, голубушка, София Николаевна, отдадите помещение?
— Этот вариант не рассматривается, — я поднялась с места, взглядом приказывая Борису Аркадьевичу следовать за мной.
— Да что ж Вы такая вспыльчивая, девушка? Борис Аркадьевич, ей-богу, повлияйте как–нибудь на правах старшего, — кажется, впервые с начала разговора медведь удостоил вниманием Бориса Аркадьевича, правда, длилось это считанные секунды.
Я видела колебания моего директора, который попытался было встать, потом раскрыл рот, чтобы произнести что–то, но так и остался молча сидеть. Вошла рослая — под стать самому руководителю — девушка с тонкой планшеткой в руках.
— Дарья Алексеевна, принеси гостям дорогим, чего они сами изволят.
— Что вы будете пить? — девушка, стоявшая в шаге от меня, казалась совсем молоденькой… медведицей. Я поняла, что передо мной дочка директора и учредителя.
— Ничего, спасибо, — сказала я, — нам пора идти.
— Сядьте на пару минут! — рявкнул Алексей Иванович. — Что Вы, как барышня-гимназистка, ей-богу! Нам надобно порешать еще один важный вопрос.
— Это какой? — спросила я, словно дура.
— Ценовой, — кивнул головой здоровяк, весьма довольный тем, что я ему подыграла. — Думаю, переуступка арендных обязательств обойдется нам в сто тысяч американских долларов. Это огромная сумма, в принципе, отвечающая рыночной стоимости объекта. Как видите, люди, от лица которых я уполномочен сделать Вам такое предложение, хотят быть корректными и обеспечить Вам достойную сделку.
Сейчас Алексей Иванович говорил предельно веско, излучая тяжелую энергетику полководца и диктатора.
— Пойдемте, Борис Аркадьевич, — я повысила голос и взялась за дверную ручку, — у нас еще масса дел на сегодня.